Пустоцвет. Танцующие в огне

— Нарьяна, погоди! — В горле булькало, но не сдавалась, — я твоя дочь, Левату. Твоя душа…Нарьяна!

Губы шевелились, но больше с них не сорвалось ни звука. Темнота поглотила девушку и надежду. Я закрыла глаза, взялась руками за кол, торчащий в груди, резко выдохнула и вырвала его. Боль острая, горячая захлестнула обжигающей струей, затем постепенно стихла, истончилась и иссякла. Дрожь держалась дольше, но и она постепенно исчезла. Когда убивают первый раз — очень больно, но затем… боль никуда не уходит, но появляется понимание. Ты восстанешь все равно. Как бы ни был мучителен конец, ты все равно воскреснешь. Неприятен, а порой нестерпим процесс ужаса умирания, но ты воскресаешь раз за разом, добавляя чуточку безумия к каждому воплощению. Мне отчасти везло, у меня был хороший учитель. Он не позволял убивать меня слишком часто. Но ничто не сравнится изощренностью пытки танца перерождения. Уж я то знаю. Это воспоминание ни у одного сташи не тускнеет, даже спустя пятьдесят, сто или триста лет можно с легкостью вспомнить малейшие нюансы той боли.

Я села, неловко опираясь руками о землю. Жидкую и вонючую грязь, если точнее. Что-то душило изнутри, более страшное, чем раны. Я открывала рот, не хватало воздуха. Страдание, но не телесное. Хотелось выть, кататься по земле и кричать так, чтобы выворотило наизнанку.

— Сташи! — голова болталась, словно на веревочке, не было сил держать. Хотелось закрыть глаза и провалится в черную пасть забытья. Кто-то сначала тормошил меня, затем поднял на руки и понес. Но я ничего не могла поделать, проваливалась в забытье, не понимая, кто рядом и зачем.

Не вспомнила! Она меня не вспомнила.

Мое тело восстанавливалось помимо воли. Прошло время, ясность мышления вернулась. Ненужная мне сейчас ясность. Я стояла у окна и прижимала покрытые коркой грязи ладони к дешевому мутному стеклу. Да, здесь не было прозрачного стекла, к которому привыкла в мире-дом.

Стояла молча, пока Скайлэз не выдержал:

— Что случилось?

— Нарьяна убила меня, — я сухо усмехнулась. Горло еще побаливало, — точнее, она так думает.

— Но почему?

— Не знаю.

— Я не давал приказа.

Стекло оказалось неожиданно холодным, покрытым маленькими капельками воды. Прислонившись к нему лбом, я закрыла глаза и хотела только одного — остаться в одиночестве:

— Скайлэз. Мне все равно нужно поговорить с ней.

— Но зачем?

— Ты не поймешь.

— О, да! — Мужчина дернул плечом, слишком раздраженный, чтобы говорить спокойно, — какая-то сучка просто воткнула в тебя кол! Знала, что ты моя гостья и воткнула. Она умеет отличать вампиров от сташи, уж поверь. А я еще и заметил слишком поздно. Да, как она вообще посмела!

— Твоя сучка. Это угнетает? Что она поступила так, не узнав твоего мнения?

— Заткнись! Замолчи, ради темных богов луны, Сташи! Что ты несешь?

Я помолчала немного, думала.

— Попроси ее защищать меня, — сказала и ощутила, как мурашками набежало — предчувствие действия. Дверь распахнулась и, ударившись о стену, едва вновь не захлопнулась. Я обернулась. Мэрис. В бешенстве. Мне не нужно было догадываться, слишком долго мы знали друг друга.

Скайлэз решительно преградил ему путь:

— Остановись. Не то время. Она очень утомлена и к тому же ранена.

— Без тебя знаю.

— Тогда притормози.

— Да кто ты…

— Оставьте меня оба в покое! — Выкрикнула я, — Оставьте! Оставьте!

36 глава

Время — песок, ускользающий сквозь пальцы. Мое время, смерзшееся крошево, едва заметные крупицы коего иногда падают. То существо, которое знала моя мать, Левату, почти исчезло. На смену же, пока что не пришел определившийся сташи. Тот, кем я себя ощущала, еще не видел глубинного смысла в происходящем, не понимал разницы. Если ничего не ощущающий кроме голода вампир мог когда-то называться счастливым, то да, я была счастливой. Просто не знала о том. 55 лет…очень мало для упыря и для сташи. Но целая жизнь для человека. Мне хотелось интересоваться, испытывать эмоции и жить чувствами, но я не умела. Оставаться холодной и равнодушной не могла. Все, о ком говорил в порыве добродушия Мэрис, приспособились жить, переродившись. Только он не вписывался в означенные собственной рукой рамки. Может, потому и выбрал жизнь охотника? Странника без дома и прошлого.

37 глава

Скайлэз снова посмотрел на Нарьяну. Красивая. Девственница, как и положено. Только чистые обладали необходимой силой. Убийца должен быть хитер, осторожен, обладать сильнейшей интуицией и оставаться равнодушным к чарам. Перед вампиром не может устоять ни женщина, ни мужчина, только девственник и то не всякий. Нарьяна оказалась одной из лучших охотниц и самой своенравной. Она только раз проиграла, но эту слабость вывернула ненавистью к Сташи. И даже при этом ей не хватало смелости отказать ему. Да и не самоубийца же она, в конце концов.

— Ты поняла?

Потупила глаза. Прячет не просто так. Скайлэз знал, что увидит в них ярость перед отсутствием выбора. Это не смирение — видимость. Но ему было все равно. Он знал, что Нарьяна ценой своей жизни теперь станет защищать ту, которую продолжит ненавидеть. Охотница. Они все такие.

— Да. Сделаю.