Пустоцвет. Танцующие в огне

Очнувшись в очередной раз, Сташи не увидела рядом лица вызывающего ненависть. Она не смогла встать и просто поползла. Хотелось пить. На песке шагах в двадцати валялся труп. Свежее, бездыханное тело разодранное в клочья не вызвало никаких эмоций. Поодаль лежал труп животного, а рядом с ним полные бурдюки. Девушка доползла до них, после долгих усилий дрожащими руками открыла один. Жадно приникла. Вода. Сделав несколько глотков, приподнялась на локте и попыталась осмотреться. Перед глазами стоял белый туман. Она почти ничего не видела. После воды ее почти сразу вырвало, из носа потекла кровь. Девушка откатилась в сторону, уткнулась лицом в песок и так лежала. Прежде чем появились силы на движение, прошло много ударов сердца. Наконец, Сташи подтянула бурдюк к себе и отпила еще немного воды. Тщательно закрыла отверстие мешка пробкой и обмотала запястье веревкой. Затем медленно поползла вперед.

Иногда ярость это единственное, что дарует силы.

54 глава

Он бесстрастно наблюдал за ней. Во взгляде направленном на женщину не мелькнуло и капли сочувствия. Нетерпение в ожидании ответа, злость и на самом донышке немного тоски. Но страж молчала. Она склонилась к осколкам тарелки и начала подбирать их с пола. Сложила до последнего кусочка в подол и отнесла к очагу, где кинула в огонь. Затем повернулась и сухо произнесла:

— Да. У меня был сын. Да. Его звали Марис. Но он умер и давно. Еще в младенчестве. Я не знаю, откуда ты все это выкопал, но лучше ушел бы по добру по здорову. Пока что, я еще отношусь к тебе как к гостю, а не врагу. Но грань опасно близка, приходящий.

— Кто мой отец?

— Ты мне не сын, — он услышал отголоски сдерживаемой ярости. Но покидать ее дом или мир по-прежнему не собирался. Так долго искал. Столько дорог прошел. Она не может выставить его вот так. Пусть отвечает за свой поступок. Он заслужил это право — получить ответы. Лицом к лицу.

— Я пришел по праву рождения. По праву ребенка, выросшего без живой и здоровой матери. Заслужил немного честности, и ничего другого от тебя мне не нужно.

— Кто бы ни предал тебя, юноша, это была не я. Мой ребенок погиб. Будешь еще давить на эту рану — получишь жесткую пощечину.

Он шагнул навстречу. Рванул одежду от горла, оголяя плечо. Сложная, многоцветная татуировка закрывала предплечье и ползла вверх по шее, перекрывая яремные вены.

— А это узнаешь? Тогда может, объяснишь случайному путнику, что означает моя татуировка? Какой ритуал ей сопутствовал, и с какой целью? О тебе говорят разное, в том числе о том, что видишь прошлое…и знаниям твоим несть числа?

Женщина равнодушно подняла руку, кончиками пальцев провела по рисунку.

— Сядь, — взяла другую тарелку, набрала из котелка похлебки. Поставила миску на стол, молча отрезала ломоть хлеба и положила рядом. Указала ему на скамью и сама села напротив, — для начала, ты поешь и согреешься. Потом получишь свои ответы. Если решу, что стоишь такого внимания. Не надейся, что пощажу, если окажется, что все от начала до конца ложь. Я убила тварь, которая уничтожала приходящих долгие годы.

— Я не боюсь, — прервал ее Марис и сел за стол, — я сам искал тебя. И как никто готов к этому разговору.

Они молча посмотрели друг на друга. Два белокожих изваяния, с клубящимся в рубиновых зрачках ужасом.

55 глава

Женщина, которую старая знахарка племени нашла в степи, прямо на границе с лесом, вела себя подобно слабым умом. Не разговаривала, почти не ела, смотрела в одну точку целыми днями. Ее часто тошнило от любой еды и питья. Она подобно дикому зверю пряталась в самую густую тень, которую только могла найти. Если бы не слово старой ведуньи, которая запретила трогать чужеземку, члены племени давно выкинули ее за пределы стоянки. Но старуха говорит с душами предков, лечит, да и насылает болезни на заклятых врагов. Кочевники не смели играть с огнем и лезть под руку провидице. Даже ее молчаливая, послушная ученица робела под взглядом диких черных глаз ведуньи. Нервная дрожь бежала по позвоночнику узкоглазой и желтокожей жительницы кочевого племени, и когда та украдкой смотрела на сидевшую в уголке чужестранку. Такой мрачной, едва сдерживаемой злостью порой горели эти глаза, и бурлила в них какая-то нечеловеческая, ничем неукротимая жажда. Потом чужая замирала, в кровь кусала губы, взгляд ее стекленел и снова становился безжизненным.

— Так надо, Лисица, — говорила старая ведунья, и варила в котелке булькающее варево, пахнущее чем-то пряным и острым. Затем натирала густой смесью тело чужой и долго шептала над ней какие-то заклятия. Ученица молчала, наблюдая. Если старая говорит, делай — так надо. Объяснения поступков нужны непосвященным, но не ученице, наследующей долги и обязанности учительницы.