Читаем Пустые поезда 2022 года полностью

От Текстильщиков до Подольска и обратно много раз ездил сначала к просто болеющему, а потом умирающему другу Толику. Он под конец жизни болел так, что единственное, что можно было для него сделать, — это просто приезжать к нему и проводить с ним некоторое, небольшое время. Я ехал из своего замкадного Кожухова на автобусе до Выхина, потом на метро до Текстильщиков, потом на электричке до Подольска, на троллейбусе 1 или 2 доезжал до микрорайона Беляево (да, называется так же, как московский район), звонил Толику. Толик выходил к остановке, мы сидели почти молча (ему было трудно говорить) минут двадцать, он быстро уставал и уходил домой, а я ехал обратно на троллейбусе до станции Подольск, на электричке до Текстильщиков и домой.

Да и раньше, когда Толик ещё не болел, тоже ездил иногда к нему.

В общем, знакомый путь, знакомый до какой-то дрожи. Грустный, но какой-то очень ценный для меня путь, да, вот как-то так.

Что-то есть особенное в том, чтобы ехать в пятом часу утра в пустом сияющем электропоезде «Иволга» через московские пригороды.


В общем, после Щербинки уснул. Да и ладно. Тут ведь важно не смотреть в окно, тем более что в него практически ничего не видно из-за внешней тьмы и внутреннего света. Тут важно просто ехать через это родное пространство, ощущать езду, а спать при этом или бодрствовать — не так уж важно.

Разлепил глаза уже после Текстильщиков, на платформе Калитники. Сейчас эта платформа располагается под огромной развязкой на пересечении Нижегородской улицы и Третьего транспортного кольца. А раньше это было очень захолустное место и платформа называлась 4 км. Впервые увидел её из окна поезда, когда ехали с мамой отдыхать на море, в Новый Афон. Поезда кавказских направлений отправлялись тогда не с Казанского вокзала, как сейчас, а с Курского, через Украину: Тула — Орёл — Курск — Белгород — Харьков — Ростов — Армавир (да, приходилось делать такой крюк, линии через Краснодар и Горячий Ключ ещё не было) — Туапсе и дальше по берегу моря. Сидел на боковой полке, вернее, на части полки за столиком. Неудобное для взрослого человека место, а для невзрослого очень удобное. Был совершенно захвачен только начавшейся очень долгой поездкой (вечер — ночь — день — ночь — утро, это казалось чем-то типа вечности). Смотрел в окно и по сторонам, впитывал впечатления, в детстве это неплохо получается. Запомнилась эта самая платформа 4 км, осталась в памяти табличка «4 км» в фирменном советском железнодорожном стиле — белые фанерные буквы рубленых очертаний на чёрной деревянной основе. Запомнилась даже глуповато-смешная детская мысль-эмоция: как несчастны люди, которым надо ехать всего-навсего на расстояние 4 километра, до этой жалкой платформы 4 км. А я счастливый, я только начал свой огромный путь, и ехать мне ещё практически целую вечность. Потом каждый раз, проезжая мимо, вспоминал эту мысль-эмоцию из детства. А потом платформу переименовали в Калитники, построили развязку, и детская мысль-эмоция окончательно отвалилась куда-то в прошлое, в небытие.

Снова уснул, разлепил глаза на путепроводе через постепенно просыпающуюся в темноте площадь трёх вокзалов (хотя она, конечно, никогда не спит). Дальше — бывшая платформа Каланчёвская, которую теперь переименовали в Площадь трёх вокзалов. Это уже другой очень хорошо знакомый отрезок пути — от Курского вокзала до Тушина. По этому маршруту ездил ещё чаще, чем от Подольска до Текстильщиков. В детстве и юности жил у Курского вокзала, а в Тушине жила бабушка, в школьные годы очень часто ездил к ней на выходные и каникулы (это было что-то вроде дачи). Знал (да и знаю) все подробности этого пути — мостики улиц Казакова, Старой и Новой Басманной над железной дорогой сразу после отъезда от Курского вокзала, уже упомянутый путепровод через Комсомольскую площадь (она же трёх вокзалов), царский павильон на платформе Каланчёвская (ныне Площадь трёх вокзалов), огромное электровозное депо за Каланчёвской, казарма воинской части справа по ходу движения (обшили сайдингом и изуродовали красивое здание), билдинг Росатома (не знаю, что там было раньше, может, всегда и был какой-нибудь — атом), трамвайное кольцо у платформы Дмитровская (а вот забыл, было раньше кольцо или трамваи просто проезжали под железнодорожным мостом?), виднеющийся за деревьями регбийный стадион «Локомотив» у платформы Красный Балтиец (сейчас не виднеется), Тушинский аэродром, вид на белеющее Строгино вдали. В общем, хорошо (как некоторые говорят, «до боли») знакомый путь. В этот раз он почти весь пройден во сне, ну и ладно, когда едешь в тысячный (условно) раз по пути, можно проехать его и во сне.

Уснул, разлепил глаза — Дмитровская. Светает. Уснул, разлепил глаза — Трикотажная, уже почти светло. Народу в вагоне по-прежнему мало, почти никого. Всё-таки, мало кому нужно ранним утром ехать из Москвы в Нахабино.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность — это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности — умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность — это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества. Принцип классификации в книге простой — персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Коллектив авторов , Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары / История / Прочая научная литература / Образование и наука / Документальное