Пустыня внемлет Богу

Моисей сидит в темноте, видя в окне силуэты Йошуа и его друзей, а в просвет двери в смежную комнату, при слабом мерцании плошки, испуганную мать: о чем-то шепчется с Аароном, который неожиданно гладит ее по голове, и оба замирают, ощутив из темноты взгляд Моисея. Так-то вот жили в кромешном рабстве, но дружно, душа в душу, а тут неизвестно откуда, и вправду как с луны свалился, — сын не сын, чужак не чужак, пропахший соблазнами и угрозой бездомности и кочевья, играючи, подвел эту массу людей к бездне, а теперь сидит во тьме и — глупец глупцом — ждет знака с неба, но вместо этого всплывает усыпляющий шепот Гавриэля у подножья Хорива: «Ты мог бы стать царем Египта, но тебе повезло: ты стал пастухом, вольной птицей, без царских забот, без необходимости судить людей, а нередко и лишать их жизни. Как вольная птица, ты обрел возможность приблизиться к тайне мира. Но пока не думай об этом, наслаждайся этим раем, лучшим временем твоей жизни, потому что не знаю, так ли велико счастье открыть тайну мира, рассадить подкладку существования. Тебе это по плечу, но дело это претяжкое».

Входит Аарон, неся на ладони плошку с колеблющимся пламенем, ставит на колченогий стол, скрипящий даже при слабом сквозняке. Лицо его, бледное и печальное лицо исповедника, кажется, усохло за этот нелегкий день.

— Ну, что будем делать?

— Это ты, любимый сын, выросший под крылышком отца и матери, исповедник и, насколько мне известно, общавшийся с Богом, спрашиваешь меня, бездомного беглеца?

— Что с тобой? О чем ты?

— А о том, старший мой брат, что я всегда ощущал чуждость тех, кто меня пригревал, кто мне покровительствовал, кто меня ласкал, и потому особенно остро познал всю прелесть одиночества. Может быть, лишь один в пустыне я не был одинок. Да, я рано стал независимым, но один лишь Бог знает, чего мне это стоило. Даже жестоким — ведь убил живое существо. Быть может, потому, что не знал материнского тепла: оно казалось мне подобным теплу овец, которые, сбившись в кучу, бескорыстно грели меня в холодных ночах пустыни. Слишком легко моя мать от меня отказалась.

— Потому ты так решителен и не боишься распоряжаться чужими жизнями, — непривычно жестким голосом говорит Аарон, — а я не могу.

— Не забывай, брат, за мной стоит Бог. И пусть я говорю с Божьего, но все же с чужого голоса.

— А я? Дважды с чужого. Дважды не сам собой. Ты подумал об этом?

— А ты подумал о том, что я трижды беглец и трижды пришелец? Младенцем без собственного ведома бежал от смерти, затем бежал, ибо принес другому смерть, затем пытался сбежать от Него и по сей день мучаюсь, то ли оттого, что не сбежал, то ли оттого, что вел себя с Ним так недостойно. Пришельцем был во дворце фараона, в Мидиане, а теперь вот в собственной семье. Что ж, дальше бежать некуда. Добежал до собственной судьбы, хотя, кажется, проще простого выскользнуть во тьму и бежать в пустыню. Но от Него не сбежать. Это моя последняя, истинная роль. И жизнями этих людей распоряжается Он. Несомненно, желание Его вывести народ из рабства — нечто неслыханное в подлунном мире. Выхода нет. Остается с достоинством нести возложенное Им на нас с тобой тяжкое избранничество. Вот ответ на твой вопрос — что мы будем делать.

— Пойми, они рабы, и не в одном поколении. Их это устраивает.

— Ты слишком плохого о них мнения.

— Я слишком их знаю, люблю, облегчаю их участь…

Ощущение такое, что перебранка перекинулась и за окно.

— Что там происходит? — Аарон выходит во двор и тут же возвращается с Корахом, которого, оказывается, парни Йошуа не хотели впускать в дом. Корах испуган, но ведет себя сдержанно, даже с достоинством, хотя нечто замеченное раньше Моисеем лисье и рысье в его лице несколько обесценивает это настораживающее достоинство. У Кораха есть сведения из достоверных источников, что самая большая опасность угрожает Моисею и Аарону, и им следует как можно скорее покинуть страну Кемет. У Кораха есть связи, есть люди, они обо всем позаботятся, подкупят кого надо и выведут Моисея, Аарона с женой и детьми за пределы страны. Корах дрожит от волнения, полон тревоги и заботы, умоляюще смотрит на Моисея.

— Спасибо, Корах, за предупреждение и заботу, — говорит Моисей, — утром получишь ответ.

— Но…

— Что «но»?

— Может быть… поздно.

— Не забывай, — говорит Моисей, вставая во весь свой рост и как бы сразу умаляя и без того щуплого Кораха, — за нами стоит Бог.

Корах исчезает.

— Аарон, — говорит Моисей, — скоро третья стража ночи, ты устал, на тебе лица нет. Я-то привык в пустыне к короткому сну. А тебе надо отдохнуть.

С уходом Аарона тотчас в окне возникает Йошуа:

— Странные новости, учитель. Сильным порывом ветра задуло много факелов и перевернуло колесницы. Парни убежали. Мы с трудом освободили бившихся на земле коней. И они ускакали в разные стороны.

— Йошуа, разбуди меня с первыми признаками рассвета. Я должен знать, был ли хотя бы один поджог, одно убийство, даже несчастный случай. Это важнее всего.