Пустыня внемлет Богу

И тут грянула война с хеттами. На этот раз Яхмес был рядом с правителем, ибо отлично знал повадки врагов: они малочисленны и потому коварны, отлично знают свои леса и горы. Да, они никогда не побеждают, но и никогда не бывают побеждены, нападают исподтишка и всегда на растянувшиеся порядки усталых от дальней дороги войск. В свое время с тайными миссиями побывал Яхмес во всех этих местах, и вдоль моря, в долинах и горах, и в прекрасном городе Мегиддо, который правитель спалил в очередной раз по пути к Кадету, где ждал его противник, на этот раз объединивший все разрозненные отряды в значительную силу. Яхмес все время был начеку, но из-за общей неразберихи, которая бывает в огромном и потому неповоротливом войске, бездарности разведки и советников большие силы противника внезапно перешли никем не охраняемый брод через реку, и войско правителя обратилось в позорное бегство, бросая колесницы и сдаваясь. Яхмес и верные ему люди успели вывести фараона из опасной зоны, быстро собрать наиболее храбрых воинов и так же внезапно нанести удар с неожиданной стороны уже расслабившемуся и уверенному в победе врагу. По сути, Яхмес спас жизнь хозяину, который был на волосок от гибели. Правда, в описании этой битвы, уже ставшей легендой, фараон выступает грозой, львом, грифоном, священным крокодилом (последнего повелитель собственноручно вставил в текст, любезно поднесенный придворным писакой на высшее утверждение), в одиночку ползущим, несущимся, летящим на тысячи своих врагов, которые разбегаются с криком «Спасайся, кто может».

После этого власть и влияние Яхмеса стали, по сути, неограниченными. Повелитель же почти полностью отдался любимым своим развлечениям — крокодильему питомнику и присутствию при бальзамировании, а нередко и участию в нем, им же посланных на казнь приближенных. Как-то в очередном припадке откровенности говорит он Яхмесу, как бы даже посмеиваясь над собой, изображенным в писаниях и фресках грозой, львом, грифоном, что тогда, перед лицом гибели, он ощутил себя лишь крокодилом и потому любит наблюдать их: вот лежит на берегу, похож на мертвый обрубок дерева, покрытый пылью, но стоит кому-то зазеваться или слишком расхрабриться, как он совершает мгновенный прыжок — и с концами.

И непонятно Яхмесу, то ли повелитель его пугает, то ли сам чем-то напуган.

За пару недель до последних событий ощутил Яхмес неясное беспокойство. Оно и погнало его на северную границу, в крепость Чеку. С профессиональным терпением старого сыскного пса следил он за всеми выходящими и входящими в страну и, конечно же, вздрогнул, узнав Аарона в одном из покидающих пределы Кемет.

Теперь оставалось лишь ждать.

Моисея он узнал издалека. В толпе идущих он не только выделялся ростом, хотя Аарон даже чуть выше его, а явно непривычной для здешних мест объемлющей его, подобно облаку, небоязнью и свободой, и словно бы опять для Яхмеса вокруг фигуры этого человека сомкнулись земля и небо, и душа Яхмеса встрепенулась, почувствовав после стольких десятилетий пребывания в мерзких болотах жизни оправдание своему существованию.

Яхмес знал, что поздно или рано правитель позовет его, но продолжал пребывать на севере, ссылаясь на тревожные сообщения, идущие с той стороны границы, и, конечно же, зная каждый шаг Моисея и все события, развернувшиеся вокруг него. После бури, ворвавшейся даже во дворец правителя, да и на севере нанесшей значительный урон, Яхмес был немедленно вызван пред очи властителя земли и неба. Явился укутанный в темные ткани, так что и лица не было видно.

— Что за маскарад? — недовольно спросил хозяин.

— Надо.

— Слыхал, что здесь происходит?

— Конечно.

— Знаешь, о ком я? Как его зовут?

— Моисей.

— Откуда тебе известно имя?

— Я знаю все.

— Не избавиться ли нам от него испытанным способом?

— Знаешь, мой повелитель, что я сделал, проведав о его появлении? Велел лучшим моим людям следить за ним днем и ночью, чтобы ни один волос не упал с его головы.

— Слыхал о том, что буря сорвала крыши с каменных домов, повалила столетние деревья, вышибла даже двери во дворце, а в низине ни одна хлипкая хибара не пострадала?

— Несомненно.

— И это, по-твоему, связано с твоим повелением по поводу этого человека?

— Несомненно.

— Что еще скажешь?

— Не стоит из-за этого устраивать шумные сходки с оравой, которая при одном твоем виде, мой повелитель, мочится в штаны. И вообще, пусть эти надзиратели и начальники работ поживут в страхе. Это им только пойдет на пользу. А встречу с Моисеем я устрою тебе, когда ты пойдешь к Нилу проведать в питомнике твоих зубастых любимцев.

— Яхмес…

— Да, мой повелитель.

— Ты и вправду абсолютно не боишься смерти?

— Абсолютно.

— Ты действительно думаешь, что этот человек достоин встретиться с повелителем земли и неба лицом к лицу?

— Несомненно.

— Но они везде ходят вдвоем.

— Это брат его старший, Аарон. Моисей косноязычен, а брат его гладкоречив. Вот и вся тайна.

— Но они хотят меня обмануть. Ты отлично знаешь, как я принимаю такие вещи. Так вот просто — на глазах у всех моих подданных — отпустить целый народ. Это же сотрясет основы Кемет.