Пустыня внемлет Богу

Вот и ворота крепости Чеку, стоят меджаи, губастые, чернокожие, свирепо, по-лошадиному, косят глазом на съеживающиеся от страха фигуры людей, вступающих в пределы страны Кемет. Женщина с детьми на осле, ведомом главой семейства в сопровождении человека в священническом одеянии, подозрения не вызывают.

Внезапно Моисей вздрагивает, ощутив чей-то дальний, пристальный взгляд. Поднимает голову: над зубчатой стеной крепости Чеку замер незнакомый человек, скрестив руки на груди. Но глаза, Моисей готов поклясться, — глаза Яхмеса.

— Знакомо ли тебе имя Яхмес?

— Это он, — Аарон говорит негромко, но отчетливо, — начальник тайной полиции и пограничных войск. Давным-давно, когда ты еще был во дворце, он выпытывал о тебе. Мать призналась, что была твоей кормилицей, но ты не ее сын. Думаю, он-то о тебе знает все.

— В этом, быть может, наше спасение.

— Не понял, — глупейшее выражение впервые за все эти дни возникает на лице старшего брата, который привык все схватывать мгновенно, нередко даже опережая вопрос.

— По-моему, сейчас границу пройти легче, чем тогда, когда я бежал, не так ли?

— Все дело в страхе, — оживляется Аарон, словно бы оседлав любимого конька. — Страх настолько опережает любую мысль о сопротивлении или заговоре, что вот уже много лет не было и намека на бунт. Ведь хватают каждого третьего, чтобы двум первым неповадно было. Ощущение, что в любой момент они знают всё про всех. Преувеличено, но действует безотказно. В зеркало на себя смотришь с боязнью, и все чудится: кто-то стоит за твоей спиной. Шутка: у каждого в шкафу свой доносчик. Мы вот живем скученно — большой семьей в малой хибаре, зато в любой ее точке мгновенно скрещивается несколько пар глаз. Чужому не проскользнуть.

— Но ведь свободно можно уйти за кордон?

— Куда? К кому? Здесь хоть крыша над головой, циновка на ночь, жаркое с луком хотя бы раз в месяц, а то и чаще: набил живот — и доволен до следующего раза.

— Выходит, надежда на успех нашего дела невелика?

— Только вот омерзение, которое египтяне испытывают к нашему племени, равно омерзению нашему к их богам с ястребиными и собачьими головами, к их поклонению животным, включая крокодилов.

Дорога на Раамсес неузнаваема: финиковые пальмы, тутовые деревья, смоковницы по сторонам почти целиком покрывают дорогу тенью. Сверкающая панорама города разворачивается сквозь узорчатые папоротникообразные листья высоких кокосовых пальм. Вдоль дороги тянется нескончаемый массив растительности подобием ботанического сада, и глаз, привыкший в течение стольких лет к пустыне, невозможно оторвать от зарослей бамбука, от одиноких и мощных баобабов и тамарисков на зеленых полянах с прудами и речушками, пестрыми павлинами и розовыми фламинго. Обилие ароматов сменяется запахом гниющей древесины, подобно тому как погруженные в дремоту поляны внезапно сменяются лианами, кажущимися сплетением греющихся на солнце влажных змей, среди которых то тут, то там, каждый раз вздрагивая, отмечаешь замершего, подобно змею, чернокожего охранника с остекленевшим взглядом.

Уже издалека, возвышаясь в середине Пер-Раамсеса, подавляет своим тяжким великолепием сверкающий мрамором, золотом и бирюзой дворец повелителя неба и земли, барельефы которого украшают стены, двойным кольцом окружающие город, а на консолях, поддерживающих башни над входными воротами, головы врагов — семитов, ливийцев, негров.

— Почему все же там, в пустыне, зовут его Рамсес, а тут — Раамсес? — негромко спрашивает Моисей.

— Праотца нашего звали Аврамом, а Господь наш возвысил его до Авраама, — так же негромко, но уверенно отвечает Аарон, как будто он с Ним давно накоротке, — но не дай Господь, какой ушеглот услышит, что ты неправильно назвал наместника Солнца, — ты пропал.

— Ушеглот в смысле — глотает ушами?

— Ну да.

Опять охранники — молчаливые, черные, огромного роста, со свирепо раздувающимися ноздрями, лоснящиеся, отражаемые водами канала, через который предстоит пройти внутрь города, где сразу же, за углом высокой мраморной стены, поверх которой балки экзотического дерева и золотые пластины, малыш лет пяти, в лохмотьях, как бы прячущийся и все же отчетливо видный массе проходящего люда, держит табличку с надписью «Помогите выжить».

Казалось бы, на фоне ошеломляющей красоты аллей, ведущих к дворцу, вымощенных базальтом, со львами из черного гранита по сторонам, чередующимися со сфинксами из розового, на фоне опрокидывающихся на тебя массой и четкостью выточенных мраморных стен куда как легко заметить нищего, но, вероятно, все эти, просящие подаяния, до того искусно освоили профессию мимикрии, что глаз новичка лишь постепенно начинает замечать их, скрывающихся в каждой нише, складке, переулке, только не в тупиках, ибо оттуда невозможно сбежать. Вот старуха, изможденная, с пучком цветов якобы на продажу, вот безногий, по виду явно бывший воин славного египетского войска, вот опять малыш, другой, но с такой же табличкой «Помогите выжить».

— Ходят слухи, — говорит Аарон, — что вся эта империя нищих тоже кем-то управляется, пополняя казну фараона.

— Их тут нашествие.