Пустыня внемлет Богу

— Иногда выскакивает из-за угла стража на колесницах, хватает одного-двух, кто под руку попадется, остальные врассыпную, по щелям, как мыши. Часа не пройдет, опять выползают на свои привычные места.

— Есть среди них наши?

— Евреи? Да ты что! Поймают — прикончат на месте. Мы же узаконенная рабская сила, и единственное ее предназначение — лепить кирпичи с восхода до заката, а то и ночью. Любое уклонение карается палочным избиением, чаще всего до смерти. Но даже самый законопослушный не защищен от внезапного ночного ареста, все дрожат по ночам при звуках несущихся колесниц, некоторые даже ждут с нетерпением, чтоб забрали их и кончилась бы эта невыносимость ожидания…

Когда возвращаешься в места своей юности, все окружающее кажется уменьшившимся, сжавшимся, тут же Моисей просто захвачен врасплох подавляющим гигантизмом и роскошью зданий и скульптур. Единственное, что не изменилось, — это море глинобитных лачуг, возникающих сразу, почти вплотную к мраморным и каменным стенам.

День на редкость ясен, полдневное солнце высвечивает верхи листьев, кусты, траву, и все это, трепещущее в ауре света, почти мгновенно обрывается спуском по извилистой тропке с озерцами непросыхающей грязи, ибо на дно этого моря лачуг солнце не доходит. Кривые проходы между хибарами да и сами хибары пусты: все на работах. Если кто и есть, прячется за стенами: любопытство — излишняя роскошь для этих мест.

И вдруг такая иссушающая тоска по пустыне, по лучшим ее ночным и утренним часам схватывает Моисея за горло, что кажется, еще миг, и он потеряет сознание. Все, что с ним случилось на этой земле Кемет, прожито и выжжено до корней. Дыхание свободы давно и навсегда очистило его от скверны, надо как можно быстрее выполнить возложенную Им на него, Моисея, миссию и оставить это роскошно гниющее срамное место.

10. В кругу семьи

Горит масло в плошках. Мерцающий свет выхватывает из темноты покосившиеся балки потолка, неровности стен, лица сидящих вокруг большого грубо сколоченного стола. Впервые в жизни Моисей среди родных и близких, и явственно ощутимая теплота взаимного благорасположения в этом тесном пространстве жилья борется с невыветривающимся запахом скученности.

По дороге купил Моисей на шумном бесконечном рынке мясо, масло, лук, и мать Йохевед, расплывшаяся к старости, в чертах которой видит Моисей сестру свою Мириам и себя, еще полная энергии, несет к столу миски с дымящимся мясом, и блаженно лоснящееся предвкушение пира проступает на лицах сыновей Аарона — Надава, Авиу, Элиезера и Итамара. Сыновья Моисея Гершом и Элазар, приученные пустыней к сдержанности в еде, ждут, пока Сепфора наполнит их тарелки.

Взгляд Моисея упирается в руки отца своего Амрама: вот откуда у Аарона тонкая кисть, да и отсутствующий взгляд голубых глаз. С момента появления Моисея он не проронил ни слова. С каким-то беспомощным удивлением бросает он изредка испуганные взгляды в сторону новоявленного сына, не в силах представить, что давным-давно мельком увиденное им копошащееся существо, перед тем как женщины его куда-то унесли, и мифический принц, почти наследник властителя страны Кемет, о котором не переставали говорить денно и нощно те же женщины, обернулся этим сильным, уверенным в себе мужчиной. Честно говоря, вся эта история с младшим сыном никогда его особенно не трогала, и потому в эти минуты он испытывает, быть может впервые, столь острые угрызения совести. Он едва, по-птичьи, прикасается к еде, и Моисей неожиданно вспоминает, как в юности пытался определить характер человека по его жующему рту.

Вот лица Надава и Авиу, сыновей Аарона, полны услужливости и прилежности, но они не жуют, а, давясь, проглатывают горячие куски мяса, как будто в следующий миг умрут от голода: казалось бы, прилежность должна даровать им долгую жизнь, но лица их несут на себе печать ранней смерти. И Моисей, внутренне содрогнувшись, быстро переводит взгляд на сидящую рядом с ними жену Аарона Элишеву, светловолосую, белокожую до бледности, которая давно как бы исподтишка следит за смуглой Сепфорой и ее детьми, словно видит перед собой какую-то ранее ей неведомую породу людей, более сдержанную, сильную, самостоятельную, чем все ее, Элишеву, окружающие. Ощутив взгляд Моисея, смешивается, начинает усиленно успокаивать расшумевшихся детей. Аарон ест, словно бы выполняя повинность, необходимую для поддержания плоти, духом же находясь в ином времени и месте.