Путь

На поляне у обрыва стоит здоровый чернявый пират, застёгивая ширинку на штанах. Рядом, на бревне, сидят два батарианца и смотрят на другой берег. Человек что-то говорит батарианцам, они сквозь зубы отвечают, тот лишь смеётся в ответ. Из брони на нём — только кираса. Ставлю ударную пулю в крупном калибре, навожу этому прямо в лицо. До гада — восемьсот тридцать метров. Урод что-то снова говорит, достаёт пистолет и стреляет по кому-то, лежащему на земле. Резкая боль в груди не мешает мне целиться. Бум-м! Голова чернявого разлетается на части. Бум-м! Бум-м! Батарианцев сносит с бревна. Из кустов вскакивает ещё один пират и бежит к лесу. Бум-м! Пуля бьёт в основание шеи, и голова просто отваливается — безголовое тело, сделав несколько шагов, падает, продолжая сучить ногами и фонтанировать кровью. Плечо болит — стрельба крупным калибром не прошла даром.

Карабин в захваты на спине и бегом на поляну. При виде бессознательной Джинни защита слетает с меня, и я, завывая и путаясь в защёлках, достаю из рюкзака аптечку. «Раса не опознана, лечение невозможно», — мигает надпись на экране. Кидаюсь к пиратам — может, у них есть хоть что-нибудь… Один пуст, у второго лишь блок экстренной помощи на поясе — срываю его и бегу обратно к Джинни. Прикладываю и нажимаю подряд все три кнопки: панацелин, стимулятор, анальгетик. Блок пшикает, тело подруги выгибается, но дыхание становится ровнее. Вспоминаю лекции отца по экстренной медицине. На экране аптечки дважды щёлкаю по иконке «бинт». Выскакивают два цилиндрика. Снова два нажатия, теперь — на иконку «пластырь». Выскакивают два маленьких пакетика. Приподымаю подругу, стираю кровь с ран на груди и спине остатками её же майки, заклеиваю входное и выходное отверстия и начинаю бинтовать. Прозрачная лента бинта туго ложится на грудь Джинни. С повязкой всё. Вспоминаю, что панацелин универсален, и подходит батарианцам без ограничений. Снова беру аптечку и дважды бью пальцем по иконке панацелина — из торца выскакивают цилиндрики пневмоиньекторов. Использую оба. Бережно кладу подругу на землю.

Подхожу и переворачиваю труп чернявого наёмника. За его спиной стандартный бокс. Вскрываю его, не снимая, достаю ещё один металлический кейс, новую аптечку и (о, радость!) трёхлитровую флягу с водой. Осматриваюсь — нужна какая-то тряпка… но ничего не нахожу, рядом только заляпанное грязью и кровью бельё Джинни. Расстёгиваю свой уник и стягиваю с себя футболку. Намочив её, смываю с тела Джинни разводы крови и грязи. В паху у подруги — жуткая смесь крови и спермы. Смываю. И на меня накатывает дикая злоба. Вскакиваю и начинаю пинать труп наёмника:

— Слишком легко я тебя убила! Надо было тебе, сучья тварь, в пах засадить, чтобы тебе твой ебаный трахальник разворотило!!!

Останавливает меня тихий голос Джины:

— Женька! Женька, это ты?

Падаю рядом с подругой на колени.

— Джинни! Джинни, как ты?! Скажи, где болит? Что мне сделать? Где твой уник? И где… где Наинэ?

— Болит грудь, и дышать тяжело, ещё… там болит, но совсем слабо. Уник в кусты этот здоровый выбросил, и ботинки туда-же, и рюкзак мой — в нем еда и спальники.

Я иду по кустам, подбираю уник и ботинки с рюкзаком, возвращаюсь. Помогаю Джине одеться, отдаю своё запасное бельё, надеваю ей ботинки. Усаживаю, привалив к бревну, на котором сидели батарианцы.

— Джинни, где Наинэ?

Подруга зажмуривается, из глаз текут слёзы.

— Она… она спрыгнула, Жень. Туда, в обрыв…

— Что?! — как сомнамбула подхожу к обрыву, держась за ветки куста, выглядываю — на пятнадцатиметровой глубине, с краю речного потока, вижу лежащую фигурку Наин. Понимаю, что падение с высоты пятиэтажного дома, скорее всего, смертельно — даже для турианки, с её меньшим весом и более крепкими костями.

— Она двоих из них застрелила. Когда они нас догнали и окружили, обещали с неё кожу содрать. Вот она и спрыгнула, — захлёбываясь слезами, говорит Джинни. — Женя, а где Алёша? Ты его видела?

Отхожу от обрыва и сажусь рядом с Джинни.

— Его убили, солнышко… Пираты убили, там, у серпантина.

Джинни начинает реветь в голос, захлёбываясь слезами. Обнимаю её, прижимаю к себе и реву вместе с ней. Интуиция настойчиво давит — надо срочно уходить отсюда.

— Джинни, ты идти сможешь? Надо срочно уходить отсюда!

— Сейчас попробую, — Джина встаёт и, сделав пару шагов, опускается на корточки. — Голова кружится, Жень… нет, не смогу я идти. Оставь меня здесь, а сама уходи.

— Ты сдурела?! Хорошо подумала, прежде чем мне такое предлагать?! — чувствую, что злюсь и повышаю голос. Она снова начинает плакать.

— Давай так, — я складываю в свой рюкзак второй найденный кейс, новую аптечку, спальники и еду из рюкзака Джинни. — Надевай! — и помогаю надеть подруге рюкзак. — Обними меня за шею, Джинни, — подруга обвивает мою шею руками. Подхватываю её за ноги и быстрым шагом иду к мосту.

— Вот видишь, солнышко, ты несёшь рюкзак, а я несу тебя! Карабин не давит, Джинни?

— Нет, всё хорошо. Теперь я у тебя Чебурашка, а ты — крокодил Гена?

— Мелковата я для Гены! Так, крокодильчик…

Спустя двадцать минут подходим к серпантину.