Путь

Мы посидели еще немного, поговорили, но жестами разговаривать было сложно. Разговор подходил к концу.

Мне было известно, что в стране произошел геноцид несколько десятков лет назад, одна из самых страшных страниц истории прошлого века. Старик выглядел достаточно старым, чтобы жить в те времена. Наверняка, в тот период он был молод и полон сил.

Его лицо было добрым, взгляд приветливым, а вокруг глаз были милые морщинки. Мне показалось, что в выражении его лица была и какая-то грусть, может это грусть о тяжелых временах, которые он пережил? Хотя, вполне возможно, что никакой грусти в его глазах и не было, а я ее просто хотел видеть.

Я хотел расспросить старика о том времени, в котором он жил и о тех тяготах, которые пережил, но не стал. Во-первых, жестами спросить его об этом я не мог. Хотя все же мог попытаться. Но не стал. Во-вторых, мне не хотелось заставлять его возвращаться мысленно в те тяжелые времена, наверняка это были не лучшие времена в его жизни. Кто знает, что он пережил. А может, всякое бывает, он был и одним из тех, кто вершил зло и активно принимал участие в трагических событиях.

Мне не хотелось ворошить прошлое.

Старик посидел еще немного и показал, что ему пора ехать. Он спросил жестами, собираюсь ли я куда-нибудь. Я никуда не собирался, разве что прогуляться немного, но почему-то сказал, что мне надо на рынок (“Рынок” – одно из немногих слов, которые я знал на местном языке).

Тогда мой собеседник предложил отвезти меня на рынок, мол, ему по пути. Я отказался. Старик попрощался со мной, сел на байк и уехал. Я посмотрел ему вслед. Он ехал на новеньком байке, такое чувство, что транспорт был только что из магазина. Здесь, в бедной стране, это говорило о вполне неплохом уровне благосостояния. Значит, старик не беден. Не знаю, почему, в конечном итоге это ничего не значило, но мне стало легче.

Я посидел на лавке еще немного, подумал о разговоре, который только что состоялся, подумал о милом старике, с которым беседовал, и о том, какие чувства оставил после себя наш диалог.

Каждый раз, когда я видел стариков в этой стране, мне становилось их жаль – они многое пережили. Наверное, отсюда и чувство печали, которое вызвала у меня недавняя беседа: дело было не в самом разговоре, он как раз вышел вполне позитивным, дело было в собеседнике.

Я встал с лавки и поплелся в сторону рынка. Вообще, я не планировал изначально туда идти, но раз уж сказал, что собираюсь, то решил базар все-таки посетить. Дойдя до рынка, я протиснулся через расставленные ряды товаров снаружи и лежащий на земле мусор, и зашел внутрь.

Внутри было темно, прохладно и шумно. Одно из немногих шумных мест в городе. Уже вечерело, рынок закрывался, и многие ряды пустовали. Мне ничего здесь не было нужно, я просто решил пройтись вдоль рядов. Рынок был маленький, и прогулка заняла всего пару минут. Тогда я решил пройтись в другую сторону, обратно. Я шел и увидел несколько ребятишек, лет десяти – двенадцати. Они подошли к старухе, сидевшей у стены. Старуха продавала кокосы. Дети передали ей деньги, затем старуха взяла один из кокосов, прорубила в нем дыру с помощью мачете и отдала детям. Дети взяли кокос, поблагодарили старуху и убежали. Я обратил внимание на старую продавщицу – ее руки и лицо были покрыты рубцами и язвами. Было похоже, что она болеет проказой, но скорее всего это было что-то другое. В конце концов, вряд ли бы ей позволили продавать кокосы на рынке, если бы у нее была лепра.

Обращало внимание на себя то, что дети, которые покупали у старухи кокосы, ее не боялись. Казалось, они не видели на ее лице и руках рубцов и язв. Обычно дети, видя подобное, пугаются и вряд ли подойдут к подобному человеку, но здесь все было иначе.

Старуха спокойно работала на рынке, ее не боялись, не косились на нее, на ее физическое несовершенство никто не обращал внимания. К ней то и дело подходили покупатели, покупали кокосы и уходили. Даже неосознанных проявлений мимики и жестов, свидетельствующих о том, что людям неприятно находиться в компании старой женщины, у прохожих и покупателей не было.

Я знал о характере местных людей, знал об их менталитете, и меня не удивляло то, что я увидел. Здесь видеть в человеке человека, как бы он не выглядел снаружи – это норма жизни. Пожалуй, это и была одна из главных причин, почему страну, в которой находился, я так сильно любил. Я побродил по рынку еще немного, наблюдая за старухой и ее занятием, и убедился, что мое первое впечатление не было обманчивым – ее никто не боялся и не сторонился.

Во мне начинал просыпаться голод, и я решил, что пора было бы и поужинать. Ужинал я обычно на соседней улице, идти до нее было минуты три.