Путь

С этого момента я перестал следить за Анной. За десять лет совершил только два перехода. Мне было очень трудно отказаться от того, к чему я привык. Я боялся не узнать Анну и её дочь, боялся, что они сменят место жительства, и я больше никогда не увижу их. Но всё оставалось по-прежнему, только Анна практически превратилась в старуху. Волосы поседели, спина согнулась. Она не должна была выглядеть так, но силы и здоровье её таяли. За эти годы ни я, ни Линкок практически не изменились, если не считать некоторых морщин вокруг глаз и чуть обрюзгшего лица капитана. Но он не следил за собой, много курил, мало спал и что уж говорить – часто прикладывался к бутылке. С Анной точно что-то было не так, но я ничего не мог сделать. Её дочь превратилась из маленькой девочки сначала в угловатого подростка, я видел её только один раз, когда ей было пятнадцать, и удивился преображению. Но когда ей исполнилось двадцать – вместо смешного подростка я увидел красивую стройную девушку. Она была очень похожа на отца, но многое в её лице напоминало Анну. Она легко и непринужденно куда-то шла в компании таких же молодых девушек, и я поймал себя на том, что уже не просто наблюдаю и радуюсь, что ребенок вырос, а любуюсь ей. Её легкой походкой, узкой талией, красивыми длинными волосами и улыбкой. В этот раз я решил узнать о ней больше – это не составило труда. И я выяснил всё, что мог – дату рождения, имя и фамилию, где она училась и подрабатывала. Не знаю, зачем мне эта информация. Но если вдруг случится что-то в моё отсутствие, то я смогу её найти.

И всё же я запрещал себе думать об этой девушке. О другом мире. Старался следовать своей цели – развивать силу и делать так, чтобы мы никогда не проигрывали в боях. Но все дни были невероятно похожи один на другой, и это убивало меня. Никто из Совета не появлялся в моей жизни, лишь изредка они просили отчетов, и тогда мне приходилось отправляться в небоскребы и стоя перед этими противными мне людьми снова рассказывать о том, что я сделал и как. Но эти встречи не были похожи на прежние – на мне не было белой накидки и капюшона, и докладывал я вовсе не о мучительных смертях. А взгляды членов Совета не менялись от этого, они всё так же зло и холодно смотрели на меня, со скрытой ненавистью и презрением. Они задавали мне неприятные вопросы, и я понимал, что они знают всё – про мои постоянные перемещения и про усталость от этого мира. Наверняка совсем скоро Совет предпримет какие-то действия против меня, и я не смогу им ничем ответить, если не начну сейчас активно действовать.

Поскольку я понимал, что терять мне уже нечего, ещё лет пять, максимум десять и моя история закончится, то решил не запрещать себе ничего. Линкок, первым заподозривший неладное, почти не оставлял меня одного. И если бы можно было спать в моей комнате рядом с кроватью, то наверняка оставался бы и на ночь в моем доме.

– Рей, скажи мне, что ты нашел в других мирах, что постоянно там пропадаешь?

– Другую жизнь, Линкок. Покой. Тишину. Я вам говорю об этом уже много-много лет.

– Это опасно. Ты понимаешь это? Пожалуйста, не допускай моих ошибок. Ведь тогда пострадают все. Подумай о Франце.

– Я думаю и о нем, и обо всех нас. Послушай, капитан, мы давно знаем друг друга. У тебя есть все основания верить и доверять мне. Я знаю, что нужно делать. Осталось всего лишь пару шагов и всё изменится.

– Что ты задумал? – в глазах Линкока был и интерес и страх.

– Пока не могу тебе сказать. Наверное, я сам до конца ещё не понимаю, что буду делать. Но я чувствую, что решение уже близко.

После этого памятного мне разговора я долгие пять лет опять следил за дочерью Анны. Её самой уже не было в этом мире. Она или умерла или исчезла таинственным образом, я никак не мог найти её следы. Дочь жила одна, работала и постоянно путешествовала. Теперь никто и ничто не мешало мне подойти и заговорить с ней, но я не решался. Что я мог сказать ей? Да и нужно ли это было? За мной тянется шлейф горечи и страданий из белого города. А этой девушке, теперь уже молодой женщине, вовсе не нужно знать о всех тех страданиях, которые перенесла её мать. И всё же я видел, что она уже не так весела и беспечна как в двадцать лет. Отпечаток материнской боли и печали был и на ней. Может быть, это нормально для людей её возраста – искать себя, грустить и постоянно бежать? Кто знает. В нашем мире у молодых людей нет такого этапа во взрослении. Каждого растят со строго определенными целями и мотивами. Каждый знает, кто он, и для чего живёт. Хотя Франц – совсем другой, он ищет себя, он исследует и познает мир, будто бы его ничему не учили и никуда не направляли. Они, наверное, могли бы подружиться с этой девушкой.