Путь

27. 12. 67. Рязань

Уважаемая Ольга Львовна!

Ваши записки произвели на меня очень приятное впечатление (я думаю, что не кощунственно зек зеку так сказать, ведь для нас этот материал — обычный). Они — лаконичны, емки, без украшений. Они человечны: главное внимание — к окружающим, оттого с интересом и с симпатией читаются.

Я думаю, Вы избрали правильное решение — не пытаться проследить и описать весь Ваш лагерный путь последовательно. Этим самым Вы поднялись выше обычных старательных мемуаров, композиция разорвалась, но к пользе Записок: выделились хорошие новеллы — «Бася», «Ненависть», «Алтунин» и отличная, великолепная «Золото». Очень свежо (ни у кого до сих пор не встречал) — о «вольной» жизни 1946—49 годов (здесь неплохо бы и подробней) и о «детском» потоке 48–49 годов (только сомнение: ведь он должен был непрерывно идти с 1940-го, по мере возрастания детей). И ссылку (если она у вас была не слишком благополучна) Вам бы следовало описать: замечаю, что о лагерях вообще гораздо больше написано, чем о ссылке.

Хочется особо отметить описание суздальского неба (вообще неба!). Эпиграфы же Ваши мне не кажутся удачными, я бы все их опустил. Ваши тюремные стихи тоже лучше бы сократить, привести в отрывках.

Я надеюсь, что в то (уже недалекое время), когда наконец записки бывалых зеков получат свой альманах, Ваши найдут себе там достойное место.

Сегодняшние общественные взгляды автора остаются довольно неясными: в чем именно они обогатились на тюремном пути. Необязательно, конечно, Вам их и разворачивать. Но недопустимо оставлять тот вывод из сцены с Колмогорским, который Вы сделали («звериный оскал» и т. д.). Если это — и сегодняшняя точка зрения автора, то многое же Вы упустили на тюремном пути. Сам Колмогорский как лагерный придурок с салом и водкой может быть Вам естественно неприятен, но в его взгляде на вашу бригаду есть страшное историческое «око за око», где первый начал не Колмогорский. Ведь Ваша же Мотя-«Эдисончик» (потрясающий образ!), и Прохоров (замечательный), и упоминание о «раскулаченных» женщинах (пора бы «раскулаченные» брать только в кавычки, ведь «враг народа» Вы берете) дают основание думать, что Вы иначе смотрите на проблему. Самое страшное преступление было совершено именно и 29—30-м году, остальное было уже — неизбежным следствием.

Не следовало бы Вам в слишком сильных выражениях хвалить лагерный труд как «спасение». Раз Вы поняли, что Ваш с/х труд был нетипичен для лагерей, то и не надо гимна. Не «3–4» сезона мог выдержать мужчина в забое, а 1–2 месяца (читайте Шаламова).

Есть мелкие неточности: в теплушке с Гинзбург 40 или 70 ехало? (противоречите друг другу). В Суздале по Вашим датам Вы пробыли 1, а не 2 месяца (10 мая — нач. июня). Кошевой, похороненный в Соловках, помнится не в 25 лет был посажен, а лет в 85 и отбухал 25.

Теперь еще одно важное. В таком весьма невыдуманном произведении, как Ваше, хотелось бы иметь побольше имен собственных (современная литература очень любит факт и протокол). Где можно — восстановите их. Где никак нельзя из-за обид — дайте инициалы или смените лишь часть имени-фамилии и тут же оговорите в сноске (историкам легче будет восстановить).

Моя личная просьба: если можно — расшифруйте мне такие фамилии:

Мария Вартанян

Лиза Цветкова

Женя Соболь (и Петров)

Мотя-«Эдисончик»,

и при этом укажите: могу ли я привести в весьма общем рассуждении их высказывания или элементы судеб? В каком сокращении я их могу при этом назвать?

И уж во всяком случае я не понимаю мотивов, по которым Вы не упоминаете автора и название той книги, которая была в тюрьме БУЛЫЖНИКОМ, положенным в Вашу протянутую руку? Так, все углы обходя, мы никогда не поймем, не оценим и не исправим своей истории.

Желаю успеха в окончании Вашей работы!

Солженицын