Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

Майор Тафари потребовал, чтобы Амор присутствовал при допросе Эше. «Он достаточно хорошо чувствует себя, чтобы ответить на вопросы; у лейтенанта Кваси есть время, я прошу вас тоже найти пару часов», – не то попросил, не то приказал майор Тафари. Причем Амор скорее предположил бы второе, но что-то в позе майора Тафари допускало первое – смиренную, почтительную просьбу. Амор усомнился, что в допросе есть смысл.

– Есть, – спокойно заявил майор Тафари. – Если мы сможем убедить молодого человека сотрудничать с нами, он наверняка сможет немало рассказать.

Амор поднял брови. Майор Тафари постучал пальцем по лбу.

– У него здесь чуть больше, – пояснил он. – По крайней мере, из показаний Иге можно допустить такой вывод. И… – он осекся, сжал челюсти, поднял взгляд к небу, словно моля о силах, – и… возможно, его более… близкое… положение… по отношению к тому ублюдку даст нам хотя бы пару подсказок, что за мразь скрывается за этим «сэром майором».

Амору показалось, что последние слова вязкой вонючей смолой повисли на губах майора Тафари – он кривился, шевелил губами, словно пытаясь избавиться от них. Вполне могло случиться, что для него личным крестовым походом стало бы найти того самозванца, дерзнувшего так оскорбить его незаконным присвоением звания. И – забавно – Амору была знакома и бесконечно близка эта решимость: Яспер не меньше гордился своим званием, местом службы, своим окружением.

Он подумал было о том, что не мешало бы убедить майора чуть повременить с допросом Эше: возможно, доктор Урбан подберет средство, найдет способ, и Эше чуть откроется, простит вселенную и себя, и ему проще будет переносить допросы. И – Амору было очевидно, что такой роскоши военные и полиция позволить себе не могут: на всем континенте вспыхивали новые точки напряженности; некоторые территории были слишком огромны, для бандитов, экстремистов, для разбойников всех мастей оказывалось немало подходящих мест, чтобы скрываться, они набирали силу, и с ними было куда сложней справиться. Поэтому приходилось забывать о чуткости, милосердии, терпении, а – действовать, действовать, действовать. И Амор был согласен с майором Тафари: у Иге был верный глаз, неплохая память, но ему действительно не хватало ума, опыта, знаний, чтобы не только сообщать мелочи вроде машин, на которых они ездили, оружия, мест, в лучшем случае пары имен, упомянутых в разговорах старших – «лейтенантов», «сержантов», не менее. И Амор ненавидел себя, но – признавал правоту майора Тафари еще в одном: если Иге был прав и «сэр майор» действительно выделял Эше, то он мог показывать свое расположение, и откровенничая с ним. Кто его знает, что он мог сболтнуть мальчику. Амор шел за Тафари, словно на казнь. Его уже тянуло блевать. А прикажи ему кто разворачиваться и идти в свою часовенку, а Тафари справится без него, и Амор бы не подчинился. То ли взыграло его тщеславие: он, священник лагеря, которому Эше уже признался в самом большом своем страхе, наверняка сможет воздействовать на него и дальше таким образом, чтобы мальчик разговорился с майором Тафари. То ли его сострадание: дурацкое представление, что Эше нужно защитить, что ему наверняка понадобится поддержка. То ли Амор просто устал до такой степени, что шел, куда его вели – на протест у него не было сил.

Амор опустился на стул у двери и обмяк. Майор Тафари застыл в изножии кровати и сложил руки на груди. Лейтенант Кваси стоял сбоку. Амор вяло подумал, что такой прессинг ни к чему хорошему не приведет, а куда меньше расположит к ним Эше. При таком раскладе вряд ли придется рассчитывать на сотрудничество; Эше – парень упрямый, молчать умеет, майор Тафари же вооружен бесконечным количеством инструкций, а помимо них камерой на лацкане, которая методично записывает все его переговоры. И вместе все это сделает офицеров беспомощными, и плевать, как усердно старается для общего блага бедный провинциальный священник.

Майор Тафари представился, представил своего коллегу из других структур, Амора, бездумной скороговоркой произнес формулу, уведомляющую Эше о его правах и обязанностях, и замолчал. Эше приоткрыл глаза – снова закрыл их. Тафари посмотрел на дисплей, по которому бежали зубцы кардиограммы. Его, кажется, удовлетворило то, что он видел; Амор мог это понять – Эше заметно волновался. Как это должно помочь майору Тафари и развязать мальчику язык, Амор представлял с трудом.

– У тебя есть вопросы? – сурово спросил майор Тафари.

– Есть, – угрюмо отозвался Эше.

– Я слушаю.

– Когда вы перестали бить вашу бабушку?

Эше не открывал глаз. Но его губы удовлетворенно дрогнули – Амор был уверен, что ему не показалось. И – властные структуры, не властные, помощь правопорядку, саботаж – ему понравилось. Но не майору Тафари.

– Вопросы по существу. По сказанному мной, – медленно закипая, процедил Тафари.

– А вас перестал трахать в жопу ваш начальник? – не скрываясь, ухмыльнулся Эше.