Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

Магическое мышление в действии, размышлял культурологически образованный отец Амор Даг, шагая на запад. Средний сын старосты, пятнадцатилетний парень, который считался взрослым, даже работал за взрослую плату, но выглядел в лучшем случае лет на тринадцать, семенил рядом. Его целью было аккуратно предотвратить глупости со стороны чужака – очень полезного, но чужака. Он и предложил место; он же был одним из самых усердных работников на стройке. Он же информировал старосту обо всем, что там происходило, о том, что, например, в первое воскресенье отцу Амору помогали два работника с золотых рудников, во второе семь, а в третье уже пятнадцать. Наверное, только это и смирило людей с приютом.

В этом проклятом сарае уже становилось тесно. Отец Амор подозревал, что ребята с рудников привезут еще пару страждущих – то ли больных, то ли раненых, то ли чокнутых – чтобы оставить на попечение приюта. Расширить бы сарай, чтобы когда – если – придет сезон дождей, люди не на открытой всем ветрам веранде тряслись от сырости и холода, а прятались в комнатах-клетушках. И этот запах, от которого невозможно было избавиться. У отца Амора было совсем мало средств – о сильнодействующих медикаментах не шло и речи; фитотерапия, сиречь травки, помогали утомленным цивилизацией бездельникам, а человеку, которому камнем раздробило ступню, помогали слабо. Хотя – Африка, сокровищница, полная неизведанных запасов, древней мудрости, источник человечества, колыбель цивилизации, еще что-то, и еще какая-то дребедень, на которую отец Амор натыкался в каких-нибудь пафосных очерках, претендующих на доступ к сокровенным знаниям, дарованным если не инопланетянами, так атлантами точно. И – Африка: ребенок, один из семнадцати оставшихся в живых изо всей деревни после эпидемии очередной лихорадки; несколько людей, надорвавшихся на работе, надышавшихся асбеста, повредивших позвоночник и парализованных. Больных самыми разными болезнями, которые в первом мире давно считались побежденными, а в саванне – возьми-ка, познакомься. Или люди, пришедшие до такой степени издалека, что отец Амор только диву давался: шестьсот километров по этой жаре, чтобы сбежать от очередной гражданской войны.

Самым сложным в присмотре за приютом было, как ни странно, понимание. Отец Амор гордился тем, что говорил на пяти современных языках, понимал еще несколько, а читал так и на мертвых – в семинарии с этим не шутили, и медицинская наука тоже не обходилась без латыни и древнегреческого. Естественно, он знал английский, на худой конец можно было бы воспользоваться переводчиком в комме. Только английский, на котором говорили в южной Африке, и английский, который знал отец Амор, оказывались двумя совершенно разными языками. Английскими было большинство слов, частично грамматика, не более; но язык, на котором общались в деревне, был напичкан французскими выражениями, заимствованными, очевидно, в соседних странах, словами, обозначавшими сугубо местные понятия – связанные с сельским хозяйством, погодой, местными животными и так далее. И нет-нет, да и всплывут слова из местных языков, от которых подчас и названия не осталось. Отец Амор научился худо-бедно понимать людей, с которыми знакомился все ближе. Он очень надеялся, что и они понимают его.

Некоторые из беженцев говорили на ужасной смеси африканского французского и какого-нибудь крохотного национального языка; не всегда удавалось обратиться за помощью к другим – был немалый шанс, что беженец родом из какого-нибудь племени, которое давно и упорно ненавидит толмач. Тем более осторожным нужно быть, когда, говоря с женщиной, привлекаешь в качестве толмача мужчину; священника женщины еще готовы были терпеть, мужчину, особенно при обсуждении болезней – категорически нет. Отец Амор научился говорить предельно просто, отсортировал свой словарь, и все равно он ощущал это: он – чужой. Хотя и полезный чужой.

Но отец Амор был священником. Хотел он этого или нет, на него смотрели как на спасителя, не меньше. Словно он мог дать ответ на все вопросы, помочь, утешить, успокоить. По большому счету, у него больше и не было ничего. Только шаблонные заготовки: этот мир создан несовершненным, но в нем мы готовимся к иному, совершенному; никому из нас не дается бремя большее, чем мы можем вынести, и в том, что нам дано бремя, уже заключена и награда; или просто – веруй. И простые хлопоты: этому сменить повязки, этого перевернуть, с этим, полностью парализованным, чуть-чуть поговорить; немного поучить ходить. Посидеть рядом с девочкой из лагеря для беженцев, которая за те семь месяцев, которые отец Амор ее знал, не сказала ни слова; но она не возражала против его компании, и он считал это крохотной победой и огромной наградой.