Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

И затем две секунды можно было постоять, взявшись за ручку двери. Это каждый раз было прыжком в воду с десятиметровой вышки. Иногда – вполне приемлемым, иногда – словно в темноте, когда нельзя быть уверенным, есть ли в чаше бассейна вода. Это каждый раз было знакомым, неплохо изученным, но каждый раз новым ощущением. Не страхом, нет – отец Амор никогда не испытывал страха перед публичными выступлениями, знал, был уверен, имел удовольствие получить бездну подтверждений, что язык подвешен хорошо, знаний более-менее достаточно, чтобы наплести с три короба и сойти за умного; но немного жутковатым возбуждением эта эмоция, пожалуй, ощущалась. Тем более что в этом поселении, забытом если не Высшим, то людьми, умения отца Аморна, которые он осваивал в центре цивилизации и под надзором и попечительством высокоинтеллектуальных и ловких людей, оказывались малоценными. Для местного народа важным оказывалось нечто совершенно иное. Умение говорить ценилось, это непременно; но к людям, способными трепаться по-писаному, как отец Амор, читай степенно, неторопливо, аргументированно, относились настороженно и – отчужденно. Как ни странно, в восторг жителей деревни приводил один из помощников пастора в соседней церкви: он любил кричать, вопить, и с ним охотно вопили другие. Что именно, дело десятое, но ощущение эйфории, сопровождавшееся приятным нытьем голосовых связок, народ ценил и понимал. Содержание проповеди не имело особой ценности. Отец Амор с самоуничижительной иронией замечал, что проповеди, которые он мог назвать искренними, выстраданными, лично прочувствованными, навевали на паству дремоту. А если изящно и по возможности бездумно, оперируя примитивными фразами, банальнейшими клише, подвести народ к выкрикам, заставить его вопить к небу вместе с ним, так паства приходила в восторг и даже во вторник могла помнить о воскресной службе, что, несомненно, могло считаться успехом. По большому счету, именно этого прихожане, наверное, и ждали от него – какого-то ритуала, объединявшего их, подчеркивавшего еще раз: мы – единое целое, мы – вместе. Ну и немного украшательства; поэтому отец Амор энергично выходил из своего кабинета, старался казаться суровым, одухотворенным, решительным, громовым голосом призывал к начальной молитве, и дальше по накатанной. Немного ритуальных действий, немного проповеди, немного пения.

Церковь привычно встала, когда отец Амор появился в зале. Он поднял руки, люди перед ним склонили головы. Он начал молитву. Под потолком уныло вращался вентилятор, проку от него не было никакого, потому что жаркие сезоны были воистину жаркими – плюс пятьдесят, и что хочешь, то и делай. По такой погоде если даже лопасти вентилятора двигали воздух, то это больше напоминало волны от ложки, остававшиеся на поверхности чаши с горячей патокой.