Путь домой

Звезда улыбалась, мяукала что-то. Толян ей явно нравился. Я оказался третьим лишним, но избавиться от меня в сложившейся ситуации было невозможно. Оставалось набивать Толику оскомину своим присутствием и бесконечными вопросами. А их скопилось немало. И если их не стоило задавать Фаре, то Толяну можно было запросто, чем я и пользовался без зазрения совести.

Так я выяснил, что кремль Великого Новгорода после пробуждения делили между собой два конкретных пацана, но когда дело дошло до поножовщины, второй слился, потому что Фара крут. За Фарой сила. Правда, бараны этого не понимают, но кто их, баранов, спрашивает?

Толян сыпал корявеньким жаргоном. Баранами он называл тех, кто жил в кремле на правах черни, работал за пайку и имел минимум свободы. Таких было большинство. Считаться с ними Толян не считал нужным.

«Фара их кормит, одевает и защищает. Без Фары они бы загнулись», — объяснил он. То, что силами этих людей кормится, одевается и защищается и Фарафонов и все его окружение, в голову Толяну не приходило. Намекать ему на это я поостерегся. До вечера я должен был вести себя тише воды ниже травы. Именно вечером решалась наша судьба. Так сложилось.

По местной традиции всякий пришедший из червоточины в первый вечер допускался к костру Фарафонова и выступал в роли шута, или Шахерезады. От того, какие байки он травил, зависело будущее. После первого вечера можно было с равным успехом как остаться у правительственного костра на привилегированном положении, так и получить клеймо барана и отправиться выполнять черновую работу за пайку.

Я планировал уйти.

— А дальше что? — хриплый голос Фары вернул меня в реальность.

Я отвел взгляд от костра.

— Дальше… Пару дней в отеле поторчали. Потом один крендель пришел безумный. Рассказал про стену светящуюся в джунглях, мол, там люди пропадают. Чего-то про духов плел.

— В духов веришь? — с усмешкой спросил кто-то из сидящих рядом с Фарой.

— В духов я не верю, а светом заинтересовался. Ну и пошел. Звезда со мной увязалась. До сих пор не понимаю почему.

— Любит она тебя, — раздался за спиной женский голос.

Я обернулся, чтобы ответить и подавился словами.

Она была невероятно красива. Высокая, стройная, молодая. С умопомрачительными формами и золотистыми волосами. В глазах ее плясали черти, а когда улыбнулась, на щеках появились очаровательные ямочки.

— Яна, иди сюда, — хрипло приказал Фарафонов.

Девушка легко перепрыгнула через бревно, на котором я сидел, подошла к хозяину кремля и послушно села рядом.

Я попытался отвернуться, но взгляд к Яне притягивало словно магнитом. На нее хотелось смотреть бесконечно долго. Ей хотелось любоваться.

Фара поймал мой взгляд, недобро оскалился.

— Что, опять со свету ни хрена не видишь?

Я поспешно отвел глаза. Сказал для всех, отвечая Яне:

— Это невозможно. Между нами ничего нет и быть не может.

Я огляделся по сторонам, Звездочки в пределах видимости не наблюдалось.

— Кстати, где она?

Оскал Фарафонова стал шире.

— С Толяном она. На звезды пошли посмотреть. А ты чего так взволновался, если между вами ничего нет и быть не может? Или может?

Я покачал головой.

— Чего это? — полюбопытствовал Фара.

— Она Звезда… — начал я.

— И ты стушевался? Какая она там звезда? Захолустного тайландского театра?

— Травести-шоу, — честно ответил я.

Над костром повисла тишина, нарушаемая потрескиванием углей. Кто-то глупо хихикнул.

— Так она что, этот?.. — фыркнул Фарафонов.

Смешки послышались уже с разных сторон.

— Трансвестит, — подтвердил я.

Похихикивания окрепли, переросли в ржач, а еще несколько секунд спустя, будто специально дожидаясь этого разговора, над кремлем взвился полный леденящего ужаса вопль, и из соседних кустов выскочил Толян. Глаза несчастного парня были совершенно безумными. Подтягивая на ходу штаны, он пронесся мимо костра и умчался в ночь.

У костра ржали, уже не стесняясь. Новый приступ гомерического хохота накатил, когда из тех же кустов вышла Звездочка и направилась к нам.

Да, Толяну эту историю теперь еще не раз припомнят. А ведь предупреждал я его.

Моя тайская подруга подошла к костру, опустилась на бревно рядом со мной, оглядела покатывающееся от смеха окружение Фарафонова. Объяснять ей, над чем тут смеются, нужды не было. Может Звезда не так хорошо владела русским, но дурой не была.

Она грустно улыбнулась и с достоинством сообщила:

— Khxbkhun māk sảhrạb wạn nī.[12]

Непонятая реплика вызвала новую волну смеха. Даже Фара жестко скалил зубы.

Мне это не очень нравилось. Сам того не желая, я вдруг поймал себя на том, что переживаю за Звезду и ее расстроенные чувства. А она ведь к Толяну шла с душой и симпатией. Но вступиться сейчас за честь трансвестита, и набить хотя бы одну из смеющихся физиономий было равноценно самоубийству.

Да и смешно же. В другое время в другом месте я бы и сам посмеялся над подобной ситуацией. Но здесь и сейчас смеялись над моей Звездочкой. И это было не смешно.