Путь домой

Значит, это то место, куда люди входят и пропадают. Что там, за светом? Нет, теоретически я знал, что там продолжение площадки, пирамидка кургана, джунгли, а за ними, ниже, озеро с водопадом. Нам предлагали в нем искупаться. Там кишмя кишела какая-то рыба — местная фишка для туристов. А может, просто местная фишка. Но тогда, посмотрев на табун туристов, заполнивших несчастное озерцо своими телесами похлеще пресловутой рыбы, я купаться передумал. Сейчас я готов был спорить, что никаких туристов там нет. Но идти к водопаду сквозь этот невероятный, невозможный свет было стрёмно. Тем более — свет, кажется, на меня реагирует.

От этой мысли стало зябко. Почему это золотистое свечение усиливается, когда я к нему подхожу? Чего хочет? И чего делать?

Чего делать?! Я вдруг разозлился на себя. А за каким хреном я сюда приперся? Ведь шел специально, чтобы войти в то место, где, по словам безумного тайского калики, обитали духи. А теперь стою тут и очком поигрываю.

Я обернулся к трансвеститу.

Звезда стояла на том же месте и, в отличие от меня, приближаться к светящейся стене за спиной бронзовой императрицы даже не пыталась.

— Спасибо, — сказал я и почувствовал, что прозвучало излишне сухо.

Снова озлился на себя. Можно и помягче, я ведь ей обязан.

Подошел к Звездочке, заговорил медленно, сопровождая слова жестами.

— Спасибо тебе. Я очень благодарен. Очень-очень. Не ходи никуда по темноте. Переночуй здесь, а завтра возвращайся в отель.

Звезда смотрела на меня широко распахнутыми глазами. Ей богу, если б она не была трансвеститом, влюбился бы.

— Сережа…

Я не ответил. Не люблю долгие прощания. Никогда не любил. Крепко, по-братски обнял Звездочку.

— Возвращайся в отель. Но только утром. Ночью не надо.

Резко развернулся и решительно пошел к стене света, мысленно убеждая себя, что с той стороны нет ничего страшного. В лучшем случае — Бангкок. В худшем — продолжение площадки и курган с останками несчастной императрицы.

Свет, словно желая меня напугать, сделался ярче. На секунду показалось, что еще шаг и обожжет. Но температура не менялась. Воздух был все таким же теплым, душным и влажным, только свет стал совсем нестерпимым. Я не выдержал, закрыл глаза и принялся считать шаги.

Раз, два, три…

Ощущение было таким, словно мне десять лет, я лежу на берегу реки и смотрю сквозь сомкнутые веки на жгучее полуденное солнце.

Десять, одиннадцать, двенадцать…

Солнце попыталось просветить веки, выесть глаза. Мир стал ослепительно белым. Наверное, так выглядел первый день творения, когда не существовало ничего кроме уставшего от вечной темноты бога, решившего, что да будет свет.

Двадцать три, двадцать четыре…

Свет стал тускнеть.

Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь…

Кажется, площадка уже должна кончиться. Я почувствовал, что перестало слепить, и на свой страх и риск открыл глаза.

Тридцать.

Ночь прошла. То есть, по всем законам она должна была продолжаться еще много часов, но почему-то стоял день.

Площадки не было.

Не было бронзовой императрицы.

Это был не парк.

И не Бангкок.

Судя по окружающему пейзажу, это вообще был не Таиланд.

Перед глазами поплыли темные пятна. Так бывает, когда посмотришь на солнце… А вот так, как случилось со мной, не бывает. Не может быть!

Замутило.

В спину что-то ткнулось. Я подпрыгнул, как ужаленный. Сердце подскочило и застряло где-то в горле. Я крутанулся, готовый если что ударить наотмашь, и… опустил руку.

— Твою мать!

За спиной, в десятке шагов, стеной возвышалось знакомое светящееся марево. А между мной и стеной света стояла Звездочка.

— Сережа, — заискивающе улыбнулась она и опустила глаза.

— Ты зачем это?..

— Надо-надо, — мягко промяукала Звезда и посмотрела мне прямо в глаза.

А потом навалилась тошнота…

Третье утро в господине Великом Новгороде выдалось солнечным, но холодным. Я проснулся продрогшим и до самого отправления на свою новую собирательскую работу не смог отогреться.

Через ворота я выходил под пристальным взглядом вездесущего Толяна. Он не подошел, не поздоровался, только издалека махнул рукой. Если так пойдет и дальше, до весны у одного из нас есть шанс не дожить.

Несмотря на обманчиво яркое солнце, от Волхова тянуло неприятной прохладой. Осень вступала в свои права. Возле моста на камне грелась гадюка. Когда-то в незапамятные времена здесь были болота. Люди боролись с ними веками, и, казалось, победили. Казалось. Природе потребовалось куда меньше времени, чтобы напомнить, кто тут хозяин.

Интересно, что стало в других местах? Например, в Питере. Судьба «культурной столицы» меня заботила теперь меньше всего, но мысль пришла и разбудила в душе коренного москвича. А эту злорадную сволочь разбирало живое любопытство: превратилась ли Северная Пальмира за тридцать лет в пафосное болото, или утопло на дне Финского залива?