Путь домой

— Я не так быстро бегаю, чтобы твой Фарафонов меня не догнал. А с вами бежать получится медленнее. И когда нас поймают…

— С кем это, с нами? — снова отстранилась Яна.

— С тобой и Звездочкой. Не брошу же я ее.

— Ну да, — с сомнением протянула Яна. — Только нас не поймают. У меня есть план.

Надо же. У нее уже и план есть. Как-то слишком резво она настроена. Или давно готовилась, или мне повезло и у нас взаимная любовь до гроба. Хотелось верить во второе.

— И что за план?

Яна посмотрела на меня так, что все сомнения отпали. Может, она и вынашивала какие-то планы заранее, но она меня любит.

— Для начала, — промурчала Яна, — мы останемся здесь и не вылезем из постели до вечера. Это первая часть плана.

Захотелось спросить про вторую, но она впилась в меня губами, и все вопросы отпали сами собой.

Я закрыл глаза и отдался удовольствию.

…Борис сидел в кресле и пил пиво из высокого запотевшего стакана. Пижон. Я вот пью из бутылки. А Борзому надо выпендриться. Когда я предложил бутылку ему, он сморщился, как засохший шампиньон и сообщил:

— У тебя что, стаканы кончились?

Пришлось доставать стаканы, мыть стаканы, потому что я обычно пью из бутылки, и стаканы давно покрылись пылью. Охлаждать стаканы, потому что правильно запихнуть стакан в морозилку, а потом наливать в холодный. Понятия не имею, откуда Борян взял эту мульку, но переубедить его в том, что можно прекрасно обойтись без этого, не вышло.

Я так намучился с его стаканами, что принципиально отказался из них пить и демонстративно сосал пиво из горла. Борис обозвал меня «не тонким плебсом» и сидел теперь со стаканом в гордом одиночестве.

Злило ли его то, что я отказался поддержать его возню со стаканами или тема разговора — не знаю. Но Борзый сейчас оправдывал свое прозвище. Борзел.

— Я ненавижу ваш футбольный патриотизм. — Борис говорил резко, чеканил слова и размахивал им в такт ополовиненным стаканом. — Это игра в патриотиков. Вопилки, кричалки и пустота за ними.

— Борян, не кипиши. Мне футбик еще со школы до лампочки. — У меня от выпитого напротив было благодушное настроение. — И чем тебе футбол не угодил?

— Футбол не при чем. Меня злит попытка сделать из футбола единственный повод для национальной гордости. Нас что, ничего больше не объединяет? У нас нет истории? Культуры? Побед? Великого прошлого?

— А ты посмотри на это с другой стороны, — предложил я.

— Не топчи клумбы. Я и смотрю с другой. Я смотрю с точки зрения политики. Нужен повод для национальной гордости. Нужно на чем-то строить и воспитывать патриотические чувства. Нужно объединяющее звено. Но почему футбол? Почему эти тупые «оле-оле-оле, Россия вперед»? Мы же даже играть в него толком не умеем.

— Это интересно многим. Особенно молодежи.

— Многим интересна докторская колбаса. Давайте теперь орать, что она лучшая в мире. Оле-оле-оле, колбаска вперед! При чем здесь Россия? Даже у гребаных янки есть глупый гимн, полосатый флаг, конституция и Авраам Линкольн. А у нас, выходит, нет ничего, кроме кучки никчемных футболистов. Не на то ставим.

Я глотнул из бутылки. Неудачно. Пена полезла наружу. Поспешно отхлебнул. Борян, любитель подначек про кончающее пиво, даже внимания на это не обратил. Видимо, тема его задела. Меня она тоже начинала заводить.

— А что у нас есть? На чем еще может играть наше государство, чтобы вызвать у меня патриотические чувства?

— На футболе оно их не вызывает. Большинство этих футбольных патриотов спят и видят, чтобы поднять денег на этой стране и сбежать с ними в другую.

— Знаешь, — рассердился я, — мне футбол реально до лампочки. Но я тоже мечтаю отсюда свалить.

— Молодец, — зло пробурчал Борис. — Я и говорю, что патриотизма нет. Крикунов как грязи, а родину никто не любит.

— А за что мне ее любить? Что она мне дала?

— В первую очередь, она дала тебе тебя.

— Вот спасибо!

— Еще заходи.

— Иди ты в пень, Борзый. Себя я сам сделал.

Борис презрительно фыркнул.

— Не устал делать, творец, блин?

— Мне здесь мешают жить. — Я пропустил его реплику мимо ушей. — Государство делает все, чтобы сделать мою жизнь невыносимой.

Борзый зло сверкнул в мою сторону глазами.

— Ага. Государство спит и видит, как бы это Серого изжить и сделать его жизнь невыносимой.

— Таких серых — вся страна, — огрызнулся я.

— Вся страна разная. Но таких серых хватает. Им всё время всё не так. У них страсть искать место получше. Пословицу «там хорошо, где нас нет» они не воспринимают. Сначала их тянет в город, потом в столицу. Потом за бугор. Иногда это через поколение передается. Ты вот на понаехавших наезжаешь. А сам такой же. Сбежишь отсюда, там будешь понаехавшим. Лимитой.

— Тебя, что ли, все устраивает?

— Меня много чего не устраивает. — Борис подался вперед и продемонстрировал мне кукиш: — Но вот я отсюда свалю. Пусть другие бегут.

— А я свалю.

— Валяй. — Борис снова откинулся в кресле и одним глотком осушил бокал. — Потом назад прибежишь, расскажешь, как там невесело.

— Не прибегу.

— Не прибежишь, значит, открытку пришлешь с нытьем про русские березки и то, как тебе их не хватает. Большинство сбежавших ноют.

— Ни хрена они не ноют.