Путь домой

Отвечал мне невысокий бородатый мужичок в длиннополой меховой куртке (на ум тут же пришло название «тулуп»), испуганно поглядывавший на возвышавшуюся над ним бронированную громадину «Жемчужины» из-под шапки. Он уже явно оценил соотношение сил, но не спешил убирать топор обратно за пояс. Кроме него на палубе я насчитал еще человек семь вооруженных людей, но даже без «Истинного зрения» сразу понял – опасности никакой. Пузатый кораблик готовились защищать торгаши, а не воины – слишком гладкие и холеные, пара кольчуг на всех. А у предводителя под мехом тулупа угадывался внушительных размеров живот. Точно купец – осторожный, хитрый и прижимистый. И, похоже, не из робкого десятка – если уж отважился высунуться в море без толковой охраны. Такой будет сражаться за свое добро до последнего – правда, хватит его ненадолго. Мы без труда могли бы перерезать команду и выпотрошить все нутро кораблика в поисках добычи – но я догонял купца не за этим.

Система деликатно убрала языковой барьер, но оставила некоторые словечки. Северян местные, похоже, называли свеями… Но и без непривычного говора я без труда узнал бы в предводителе купцов склафа. Не по внешности – сложением, окладистой бородой и цветом глаз он немногим отличался от сканда, да и одет был не то, чтобы сильно иначе – но я будто почувствовал что-то. Не глазами, не «Истинным зрением»… и уж точно не сердцем, как бы поэтично это ни прозвучало. Скорее что-то на уровне желудка подсказывало: родная кровь. От купца будто веяло духом той земли, которую я так расписывал Рагнару, так ни разу и не увидев.

– Свеи-то, может, и лихие, – рассмеялся я. – Да как же ты меня, дядька, не признал?

– Велес сохрани, не выдай… – пробормотал купец, опуская топор. – И – верно, из наших, из скловен ты, парень… А одет – что свей. Не признал!

– Убирай парус. – Я указал рукой на облепленное снегом красное полотнище. – Мой конунг желает говорить с тобой.

– Конунг? – Купец сдвинул брови, разглядывая мое пестрое воинство. – Выходит, поспешил я тебя земляком назвать, раз служишь ты тому, кого кличут конунгом. И дружина твоя – всё немски, хамавы да свеи. Не зря ведь люди говорят: свей – хуже – булгарина-конокрада. Конокрад только лошадь возьмет, а свей портки последние снимет, да…

– Придержи язык! – рявкнул я – и весь мой хирд тут же схватился за мечи. – Не тебе, собаке, ругать конунга. Если бы Рагнар, сын Бьерна, не велел мне драться с теми свеями, лежать бы тебе уже на дне морском!

Я понемногу подстраивался под речь купца – и получалось как будто сносно. То ли сказывалось книжное прошлое в реале, то ли сам Антор получил знание говора склафов на… генетическом уровне? Может, и так.

– Не серчай. – Купец виновато опустил голову. – Нет меж нами вражды, да у князя нашего с князем Каменецким есть. А Саврошка, подлец, и есть свей самый настоящий, хоть и имя у него дурное, ни свейское, ни словенское… только и не из хамавов он, и не из немсков. И не булгарин треклятый, хоть и вор! Не иначе, матерь его с лешаком путалась, оттого и уродилось дите имени чудного, да нрава лютого…

Слишком много информации! Словоохотливый купец сыпал новыми словами и названиями, из которых я еле успевал выдергивать хоть что-то полезное. Наш князь, еще какой-то князь со странным именем, булгары, немцы… или как их там? Немски?

– Как… Кто…Куда путь держишь? – Я только с третьего раза смог прервать бесконечный поток слов. – И как звать тебя, дядька?

– Вестимо куда – в Вышеград, к славному князю Мстиславу Радимичу, – отозвался купец. – А меня Третьяком кличут, третий сын я у батьки моего, Улеба Тужирича… А тебя как звать, боярин?

Боярин? А что, звучит. Если у склафов конунг – это почти то же самое, что их князь, то ярл – это и есть боярин. А Третьяк направляется в Вышеград – то есть, именно туда, куда мне и надо.

– Мое имя Антор. – Я указал рукой за корму, где «Лебедь» вдалеке уже отчаливал от тонущего драккара «Топоров». – Я – ярл славного конунга Рагнара Бьернсона, законного правителя Эллиге.

– Ярл Антор, – повторил Третьяк. – Имя-то какое, чудное… И сказал бы, что ты из свеев, да чую – родная кровь, ее не обманешь. Откуда будешь, земляк?

Вот подстава… И ведь не наплетешь ему, как Рагнару, про родные березки – этот жук наверняка знает вокруг Вышеграда не то, что каждую деревеньку – каждый шалаш, каждый кустик.

– Оттуда. – Я махнул куда-то на восток. – Из деревеньки за Вышеградом, через леса идти надо… далеко.

– Знаю! Знаю я те места. – Третьяк радостно продемонстрировал желтоватые щербатые зубы. – Сам оттуда, в Горловке родился. Ты-то сам не из горловских?

– Нет, дядька. – Я кое-как выдавил из себя улыбку. – Дальше мой дом, совсем крохотная деревня, вашей Горловки впятеро меньше.

– Значит, Березка, нет там ничего больше до самых гор. – Третьяк наморщил лоб. – Никак, припоминаю! Проезжал я там, как тебе сейчас годков мне было, бегали ребятишки малые – все Добромилы, Жданы да Желаны – одного Антошкой кликали… Чудное имя – уж не ты ли то был?

– Может, и я, – облегченно выдохнул я. – Давно то было – всего и не упомнишь.