– Прекратите оба, – возвысила голос Китрин. – Я предлагаю вот что. Оставьте филиал как есть, только назначьте нотариуса из головной дирекции. Объявим, что он будет помогать с бумагами. Я – представитель банка, но все сделки контролирует нотариус.
– А если я откажусь?
Хотелось выпить. Хотелось в теплую постель, где ее обовьют мужские руки. Хотелось верить, что она поступает правильно.
– Я сожгу филиал дотла, – сказала она.
Мир балансировал на лезвии клинка. Ревизор, закрыв глаза, откинулся на спинку кресла.
«Ну и ладно, – мысленно отмахнулась Китрин. – Провести зиму в бегах было не так уж плохо. В этот раз, по крайней мере, можно не переодеваться мальчиком».
– Вы ничего не подписываете, – решил наконец Паэрин Кларк. – На всех контрактах ставит подпись нотариус, только он один. Переговоры ведутся исключительно в его присутствии. Если он принимает решение вразрез с вашим, вы подчиняетесь. Управление филиалом остается за головной дирекцией. Вы – номинальная фигура. Не более того.
– Меня это устраивает, – сказала Китрин и мысленно добавила: «Пока не найду способа все изменить».
– И вы отдадите мне упомянутую книгу с записью о вашем возрасте. До моего отъезда.
– Нет, – заявил Маркус. – Если отдать книгу, Китрин лишится последнего. Вы сможете все переиграть, и она останется ни с чем.
– Ей придется мне поверить.
Китрин проглотила ком в горле. Тошнило. Хотелось запеть.
Она кивнула. Паэрин Кларк некоторое время сидел недвижно, затем взял со стола письмо, которое писал перед ее приходом, и со вздохом разорвал его в клочки.
– Кажется, мне придется написать другой отчет, – криво улыбнулся он. – Поздравляю вас с новым банком, магистра.
Гедер
Казнь Фелдина Мааса затмила церемонию погребения его жены. Гедер, оказавшись перед выбором, решил в пользу казни, так же поступили большинство придворных. Трон короля Симеона стоял на возвышении, рядом в похожем кресле сидел принц Астер в черном горностае – как и отец. В середине пустого зала преклонил колени Фелдин Маас. Его запястья и щиколотки были перетянуты веревкой, и даже с галереи, отгороженной витым шнуром, Гедер разглядел синяки на его ногах и длинные, в струпьях, черные полосы на спине. Вокруг приговоренного стояли десять палачей в стальных масках, напоминающих оскаленные морды; затупленные мечи сплошь покрывала ржавчина.
Где-то стукнули в барабан – глухой удар разнесся в тишине зала, нарушаемой лишь шепотом какого-то придурка в дальних рядах толпы. Гедер попытался не обращать внимания на людей, сосредоточившись на действе. Хотя он приехал довольно поздно, вельможи отвели ему лучшее место в ближней части галереи, так что зал открывался перед ним как на ладони. Рядом стоял Доусон Каллиам с двумя сыновьями. Все взгляды, не устремленные на Мааса, были прикованы к Гедеру, и юноша в очередной раз пожалел, что не догадался отдать в переделку черный плащ, привезенный некогда из Ванайев: за лето Гедер похудел, и плащ теперь свисал с плеч неловкими складками.
Король Симеон – суровый, с посеревшим лицом – поднял руку; барабан смолк. Толпа на всех трех ярусах галереи затаила дыхание, и даже придурок в дальних рядах наконец умолк.
– Тебе позволено последнее слово, предатель, – разнесся по зале голос короля Симеона.
Фелдин Маас медленно покачал головой.
Нет.
Король махнул рукой, и палачи, шагнув вперед, вонзили каждый свой клинок в тело преступника. Гедеру говорили, что мечи специально оставляют тупыми, чтобы убивать не столько железом, сколько усилием палачей – для пущей наглядности. Раздался крик Мааса – только один, – палачи отступили, оставив в растекающейся луже тело с торчащими из него десятью клинками. По толпе прошел вздох, как ветер по верхушкам деревьев.
Король Симеон встал, позади него принц Астер казался статуей самого себя, вырезанной из бледного камня. Гедер задумался, каково девятилетнему мальчику узнать, что взрослый человек задумывал его убийство, и потом собственными глазами видеть жестокую расправу.
– Такова судьба тех, кто нарушает клятву верности Рассеченному Престолу, – объявил король. – Правосудие свершилось, и пусть видевшие разнесут весть о том, что все предатели Антеи будут найдены и казнены.
Отовсюду послышались рукоплескания и одобрительные крики.
Доусон Каллиам склонился к Гедеру.
– Это и в твою честь, Паллиако! – крикнул он ему в ухо, перекрывая рев толпы.
Примерно то же Доусон сказал ему еще до церемонии, только тогда слова прозвучали жестче: «Ты дал Симеону решимость, которой ему недоставало».
Вновь ударил барабан, и король с принцем торжественно удалились. Слуги в красных одеждах вынесли Мааса – тело вместе с мечами выставят напоказ на семнадцать дней, а потом сбросят в Разлом к кухонным объедкам и нечистотам; всякий, кто покусится достать его и похоронить, будет повешен. Где-то за спиной Гедера, отгороженные от него рядами антейских вельмож, открылись двери. Без короля шум стал оглушительным, все галдели так, что Гедер не мог различить ни слова, и он, подчиняясь общему потоку, двинулся к выходу.