Путь дурака

Рыба сидела, ошеломленная всем произошедшим и не могла прийти в себя. Ей казалось странным и непонятным то, что люди, которых она мысленно считала своими принцами, так странно и безобразно себя ведут. Она даже и не подозревала, что те принцы и рыцари, о которых она читала в романах, были ничуть не лучше самых обычных хулиганов. Они любили подраться, выпить, грязно ругались, чуть что - вызывали противника на дуэль, любили баб и деньги. А дама сердца, которой они поклонялись и писали стихи - это была всего лишь дань моде. Иметь такую платоническую любовь было модно. Это было что-то наподобие панковского течения. У всех феодалов жена, женщина была чем-то наподобие собственности, вещи, а рыцари прикалывались именно платонически поклоняться какой-нибудь даме сердца. Причем она могла быть уже взрослой замужней женщиной, матроной с детьми, а впрочем, обычной курицей-наседкой. Посредственной клушкой, Kоторую «в сравненьях пышных оболгали». Поэтому здесь не все так просто, как кажется. Если бы эта мода осталась и по сей день, то глумливые идиотистые хулиганы тоже были бы рыцарями и тоже писали бы стихи всем подряд дурам (если они, конечно, были бы из знатных семей). Этими дурами могли бы оказаться и ебанутая Курачсва, и толстомордая Плотникова и дебильная Ломакина. Не важно кто, главное, что гак модно, гак принято, а уж воображение само дорисует то, что нужно. Найдется «жвачка для чувствишек», объект для моды. Рыцарем оказался бы и забияка Коммыков, и черножопый злюка Уразов, и рыжий жердь Чепуштанов. Все бы в «рыцари» сгодились. Так что обольщаться - то и нечем! Рыцари - это просто панковское движение средневековья, дань моде - только и всего. На все вещи надо смотреть реально - и тогда тебе будет сказочно хорошо-о-о-о-о!!!

Рыба не знала, что ей делать дальше. Как огорошенная она сидела и лупала по сторонам. Ситуацию первым стал разряжать Женя. Со свойственным ему оптимизмом и радушием он весело обратился к гостям:

- Давайте не будем думать о плохом! Лучше забудем об этом досадном недоразумении и займемся чем-нибудь интересным!

Гости переглянулись. Никто конкретно не знал, чем и зачем нужно заниматься в такой ситуации. Опять воцарилась напряженная тишина.

- А, давайте, Рыба нам споет какие-нибудь свои песни! - ободряюще сказал Женя. Рыба удивленно посмотрела на него.

- Я?! - вырвалось у нее. И опять сработало мамочкино зачмаривание. - Да куда мне?

- А что тут такого? - не отступал Женя. - Ты хорошо поешь. Мы тебя уже даже на пленку записывали, так что, как говорится, просим-просим!!!

Женя мог и умел подбодрить любого человека. На этом-то и основывался его авторитет лидера в коллективе. Вся тусовка с интересом воззрилась на Рыбку. Та немного конфузилась, но потом все-таки взяла в руки гитару и запела песню Володи Болотина, которую когда-то узнала в КСМ:

- Положила спать с собой

Ублажника грешника,

Два соска - как брат с сестрой

Вишенка с черешенкой.

А вокруг все замело

Белоснежной нежностью.

Только ворона крыло

Манит неизбежностью...

Смысл всех этих слов был совершенно непонятен Рыбе, однако она продолжала лопотать под аккорды песню, которая ей почему-то нравилась:

А под тем чужим крылом

Маленькая женщина.

Ворон ссорился с вором:

Кто с ней первый нежится.

В этот гибельный овраг -

Пропасть между ножками.

Провалился - вот дурак!

Пьяный бал, да с ножиком!

Холмогорцев, заслыша слова этой песни, сразу ожил, воспрянул из своего зачморенного состояния и навострил уши. Песня продолжалась:

Что наделал - сам не знал!

Вышло дело мокрое.

Ворон ворону сказал:

«Вот и взяли сокола!»

Повели его в тюрьму,

да во тьму глубокую.

Там и кончил он свою

Жизнь голубоокую.

Когда последние аккорды смолкли, вся публика немного ошалела, но все все-таки зааплодировали. Рыба скромно, как учила мама, поклонилась всей тусовке.

Следующим в центр внимания полез Херман. Он стал предлагать на всеобщее обозрение свои, так называемые «картинки». Деловито он разложил на стоике свои произведения и громогласно заявил:

- Прошу! Это намного круче Сальвадора Дали! - и гордо поднял вверх свой нос.

Толпа махом обступила крошечный столик, и все наперебой стали разглядывать «шедевры» Хермана. Рыба понятия не имела кто такой Сальвадор Дали (ее дедушка приучал ее ценить только картины Шишкина), но с интересом стала разглядывать то, что ебанутый Херман называл «картинами».

Сначала она не могла понять, что же там, на энтих картинах изображено. Чего-то намалевано, причем не на холсте, а на обычных альбомных листах черной ручкой. Просто набор каких-то графических бессвязных фигур. Че к чему? Какие-то квадратики, кляксы, кружки, тут же чья-то морда высовывается... В общем, хуйня какая-то, да и только!

Но Херман был о себе другого мнения. Он важно переворачивал страницы альбома и с большой гордостью называл название следующей картины:

- Вот это - «Яйца Ван-Гога!»

И гордо глядя на свой «шедевр», Херман выставлял его на обозрение всей тусовке. Евгений горячо поддерживал творчество своего отпрыска:

- Вот это да! Какой шедевр! — с большим чувством произносил он. — И как только ты смог такое нарисовать?