Путь Дзэн

“трудные для проникновения” (нанто). Так подрезают живую изгородь для того, чтобы она лучше росла. Конечно, делается это для того, чтобы помочь, но ученик

Дзэн обретает Дзэн лишь тогда, когда приходит к нему самостоятельно. Китайская

пословица, гласящая: “То, что вошло в ворота — это не семейная реликвия”, понимается в Дзэн так: то, что тебе рассказывает другой — это не твое

собственное знание. Как объясняет У-мэн, сатори наступает только тогда, когда

человек исчерпал силы своего собственного разума, когда он пришел к убеждению, что ум не может ухватить самого себя. Говоря словами еще одного стихотворения

— доки Иккю:

Ум, ищущий Будду вовне,

Это глупость В самой сердцевине глупости.

Ибо:

Мое столь привычное Я По своей сути не существует

Некуда деться ему после смерти, Нет ничего вообще.

[17,т.3, N 9, с.14, т.2., N 2 с.7].

Первая вступительная группа коанов “хосин”, таким образом, призвана мешать

ученику и направлять его в сторону, прямо противоположную той, куда он должен

стремиться. Но делается это очень тонко, так, чтобы цель была скрыта. Ведь

всем известно, что природа Будды находится “внутри” человека и искать ее вовне

бесполезно, так что ученика не обманешь советами съездить в Индию или почитать

такую-то сутру. Поэтому

242

ученику, напротив, велят искать природу Будды в самом себе! Более того, его

поощряют искать ее со всей присущей ему энергией, не прекращая поисков ни на

минуту ни днем, ни ночью — даже в часы дза-дзэн, работы или еды. В сущности, его толкают на самое дурацкое занятие: он должен не переставая крутиться

вокруг себя, как собака, пытающаяся поймать собственный хвост.

Как правило, первыми идут коаны “Изначальное лицо” Хуэй-нена, “У” Чжао-чжоу

или “Одна рука” Хакуина. На первой встрече сандзэн роши, принимая ученика, с

большой неохотой велит ему найти свое “изначальное лицо” или “выражение”, т.

е. свою основную природу, какой она была до того, как отец и мать зачали его.

Ученику велят явиться вновь, когда он обнаружит его, и привести доказательства

своего открытия. До решения коана ему строго-настрого запрещается обсуждать

этот вопрос с другими учениками или обращаться к ним за помощью. В Школе Содо

джикидитсу, т.е. “старший монах”, вероятно, ознакомит его с основными

элементами дза-дзэн, он покажет ему, как сидеть, и поддержит его в стремлении

как можно скорее вернуться к роши на сандзэн и приложить все усилия к

скорейшему решению коана. Итак, размышляя над проблемой своего “изначального

лица”, ученик будет силиться и стараться представить себе, каков он был до

того, как родился, или наоборот, чем в самой сердцевине своего существа

является он сейчас, какова основная реальность его существования вне рамок

времени и пространства.

Вскоре он обнаружиаает, что у роши нет терпения выслушивать философские или

еще какие-либо словесные ответы. Роши требует, чтобы ему “показали”. Ему нужни

определенно конкретное, очевидное доказательство. Тогда ученик начинает

243

демонстрировать “образцы реальности” — камни, листья и ветви, он “выдает” крик, жест,— все, что ему приходит в голову. Но все это решительно отметается

наставником, пока ученик, уже не в состоянии вообразить ничего нового, не

придет в полное замешательство — ив этот-то миг он и начнет нащупывать

правильный путь. Он будет “знать, что не знает”.

Когда обучение начинают с коана Чжао-чжоу У, ученику предлагается выяснить, почему Чжао-чжоу ответил “У” (“Нисколько!”) на вопрос “обладает ли собака

природой Будды”. Роши требует, чтобы ему показали это “нисколько”. В Китае

есть поговорка “одной рукой не хлопнешь в ладоши”. Отсюда коан Хакуина: “Каков

звук от хлопка одной ладони?” Можно ли услышать то, что не звучит? Может ли

издать звук предмет, которому не обо что хлопнуть? Можно ли добиться “знания” о своей собственной действительной природе? Что за идиотский вопрос!

Такими способами ученик постепенно доводится до сознания своей полной тупости

— он чувствует себя как бы вмерзшим в огромную ледяную глыбу, где нельзя ни

шевельнуться, ни подумать. Он ничего не знает, вот и все. Весь мир, и в том

числе он сам, есть не что иное, как громада чистого сомнения. Все, о чем он

мыслит и что видит, непостижимо, как эти “нисколько” или “хлопок одной

ладони”. На сандзэн он молчит, как пень. День-деньской он сидит или бродит как

во сне — он сознает все, что происходит вокруг, машинально реагирует на

обстоятельства, но не выходит из состояния глубокого оцепенения.

Так проходит время, но в один прекрасный момент ледяная глыба рушится и

непостижимая громада мгновенно оживает. Проблема “кто он” или “что он” вдруг

оказывается явным абсурдом,

244

вопросом, бессмысленным с самого начала. Нет больше того, кто задавал себе

этот вопрос и пытался найти ответ. Но в то же самое время этот ходячий абсурд

может смеяться и болтать, есть, пить и бегать туда-сюда, видеть небо и землю

—и все это без малейшей мысли о том, что в глубине всего лежит проблема — некий психологический узел. Этот узел исчез, потому что “ум, стремящийся

узнать ум” или <<я, стремящееся к контролю над я” исключены из