ума с одной стороны и его переживаний с другой — есть лишь процесс восприятия, в котором нечего захватить, ибо нет объекта, и некому захватывать, ибо нет
субъекта. Понятый таким образом процесс переживания перестает цепляться сам за
себя. Мысль следует за мыслью без разрыва, иначе говоря, не нуждаясь в том, чтобы, разделившись, стать своим собственным объектом.
Где есть объект, там возникает мысль. Значит, мысль — это одно, а объект — другое? Нет, объект и есть сама мысль. Если бы объект был чем-то отличным от
мысли — мысль имела бы два состояния. Поэтому объект сам по себе есть не что
иное как мысль. Но может ли мысль обозревать мысль? Нет, мысль не в состоянии
обозревать мысль. Как лезвие меча не может разрезать себя, как кончик пальца
не может коснуться сам себя, так мысль не может увидеть сама себя. **
Эта не-дуальность ума, который уже не обращен против самого себя, называется
самадхи. Так
___________
*Сикхасамуччайя, 234. В [23. с.136].
93
как бесплодное “коловращение” мысли вокруг самой себя прекращается, самадхи и
есть состояние глубочайшего покоя. Но это не есть неподвижность абсолютной
бездеятельности, ибо ум возвращается к своему естественному состоянию, самадхи
сохраняется и во время “ходьбы, стояния, сидения и лежания”. Однако с древних
времен буддизм особенно культивировал практику воспоминания и медитации в
положении сидя. Множество изображений Будды показывают его медитирующим сидя, в особой позе, называемой падмасана — поза лотоса — со скрещенными ногами и
вывернутыми пятками, лежащими на бедрах.
Сидячая медитация вопреки распространенному мнению не является “духовным
упражнением”, тренировкой, преследующей какую-то скрытую цель. С точки зрения
буддизма, это просто наилучший способ “сидения”, и совершенно естественно
оставаться сидя, раз делать нечего и тебя не пожирает нервное возбуждение. Для
беспокойного западного темперамента сидячая медитация представляется
определенной дисциплинарной мерой не из приятных, потому что мы совсем не
умеем “просто сидеть” — без угрызений совести, без ощущения, что для
оправдания своего существования необходимо делать что-то более важное. Для
успокоения этой мятущейся совести приходится представлять себе сидячую
медитацию как упражнение, дисциплину, преследующую особую цель. Но с этого
самого момента она перестает быть медитацией, (дхъяной) в буддийском смысле
слова, ибо там, где есть цель, где есть стремление и достижение результатов, там нет дхъяны.
Слово дхъяна (пали — джхана) есть санскритский исток китайского слова чань и
японского дзэн., так что его совершенно необходимо осозна 94
вать для понимания Дзэн-буддизма. “Медитация” в общеупотребительном смысле
слова как “обдумывание” или “размышление” — наиболее ошибочная его
интерпретация. Но другие варианты, такие как “транс”, “погружение” — еще хуже, т. к. они наводят на мысль о гипнотическом состоянии. Лучше всего оставить
дхьяну без перевода и ввести ее в наш язык так же, как мы сделали это со
словами Нирвана и Дао*.
В буддийской терминологии слово дхъяна включает в себя значения двух слов: смрити и самадхи, и точнее всего оно переводится как состояние объединенного
однонаправленного сознания. Оно однонаправлено, во-первых, в том смысле, что
сосредоточено на настоящем, ибо для ясного сознания не существует ни прошлого, ни будущего, а только данный миг (экакшана),— то,.что западные мистики
называли “Вечное Сейчас”. Во-вторых, оно однонаправлено в том смысле, что
является состоянием сознания, где неразличимы
________