Путь голема

– Дайла… – прохрипел он, вытирая дрожащей как у старика рукой пот со лба. – Они хотят только его. Он им интересен. Только он. Они готовы ради него… Ты даже представить не можешь…

– Не меня? – облегченно спросила Дайла. С ее плеч словно спала тяжесть. – Вы же говорили, что платой будет моя кровь и душа. Что я пожертвую собой ради того, кто несет в себе перерожденного бога. Что моя жизнь станет платой за будущее нашего народа.

– Древние духи хотят только его.

– Мы не можем этого допустить, – сказала Дайла, совладав с эмоциями. – Он наша надежда. Только ради него все это затевалось. Ради него гибли повстанцы на арене. И вы хотите, чтобы мы просто так отдали его духам лишь для того чтобы спасти свои никчемные жизни?

– Можем, – сказал Ильич, стараясь не смотреть на меня. – Все равно у нас нет выбора. Либо он, либо мы все.

– Я согласен с Ильичом, – сказал я. – Так будет правильно.

– Нет, не правильно, – возмущенно сказала Лиля. – Не правильно если ты заплатишь своей жизнью за наши. Мы должны держаться вместе. В единстве наша сила.

– Я не согласен, – хмуро буркнул Тимоха и звякнул мечом о камни.

– А ты? – Ильич посмотрел на Прыща. – Ты что скажешь?

Помявшись, тот из себя с трудом выдавил:

– В принципе… э-э-э как бы… не согласен. Вот. Но жить хочется. Не поймите меня неправильно… Если вы говорите что иначе нет шансов… Может хоть кто-то спасется. Не подумайте, что я о себе пекусь…

Лиля удостоила его презрительного взгляда и отвернулась.

– Думайте быстрее, – обессилено прошептал Ильич. – Скоро на поляне будут солдаты.

– Да что тут думать, – сказал я, оглядев спутников. – Ильич, что я должен сделать.

– Пролить кровь на алтарь. Остальное сделают духи.

Он с такой легкостью обрек меня на смерть, что становится как-то не по себе. То нянчился как с писаной торбой, убеждал, что я крайне необходим то… Но в общем-то он прав. С моим уходом у ребят появится шанс выйти из оцепления. Не знаю, что могут эти так называемые древние духи, но надеюсь, что с возрастом они не растеряли своей силы. А вообще забавно, насколько меняет людей жизнь. Еще несколько дней назад, услышав подобную историю, я бы громко рассмеялся и покрутил пальцем у виска. А сейчас… Сейчас эта история моя жизнь. И надо постараться прожить ее достойно. Пусть она и коротка. Не думаю, что духи встретят меня хлебом солью. Вскормленные кровь и душами они отнюдь не вегетарианцы. Бр-р-р. Даже думать об этом не хочу. Главное слезу в самый ответственный момент не пустить и не остолбенеть, как тогда с лучниками на поляне. До сих пор стыдно. Особенно перед Дайлой.

Вспомнив о покоящейся в заднем кармане джинсов фляге, я достаю ее, и делаю глоток. От крепкого напитка аж слезы на глазах выступили.

– Напиться решил напоследок, – хихикнул Прыщ и потянул ручонку к фляге. – Дай хлебнуть боевому товарищу. Тебе она все равно не пригодится.

– Стой! – прохрипел Ильич. – Прыщ, не вздумай!

– С чего бы это? – скривился Прыщ. – Обделяют? А где же равноправие?

– Заткни пасть!– рявкнула Дайла и влепила Прыщу такую затрещину, что тот чуть с холма не упал. – Димыч ради тебя на смерть… В общем уходит. А ты, мразь прыщавая руки к нему тянешь, вместо того чтобы сказать спасибо.

– Сама дура! – завопил Прыщ. – Нечего меня увечьями попрекать и руки распускать. Сама-то недавно на полянке на него как на нуба конченого смотрела. А тут на тебе, герой. Жертвует он собой. Да может через день мы в этом долбаном мире будем завидовать ему, мертвому и счастливому. Ну, скажу я ему спасибо. Хочешь даже в ножки упаду. Но что от этого изменится? Его считай, что уже нет.

– Скотина ты Сережка, – брезгливо отодвинулась Лиля. – Никогда не думала что ты такой.

Тимоха презрительно сплюнул и сделал шаг по направлению к Прыщу.

Завязалась шумная перепалка.

Не желая видеть, что будет дальше, я подошел к алтарю и достал из-за пояса меч. Пришло время пустить себе кровь. Вот только Ильич не сказал каплю или литр, а переспрашивать как-то неудобно. Не хочется отвлекать спутников от столь увлекательного диспута.

Занеся руку над алтарем, я все никак не решался полоснуть мечом по ладони. Я уже и так и этак, но рука никак не хочет подниматься на свою сестру. Ладонь лишь елозит по тупому лезвию и не больше. Зажмурившись, я замахнулся сильнее с ужасом представляя, что если переборщу, то останусь без руки. Хотя зачем покойнику рука.

– Димыч, – оторвал меня от борьбы с инстинктом самосохранения голос Дайлы.

– Ну, чего тебе? – сдерживая дрожь в голосе и не оборачиваясь, спросил я. – Видишь, делом занят.

– Вижу, – легли мне на плечи не по-женски сильные руки. – Димыч, ты прости меня… В общем не права я была на поляне. Ну когда ты струсил… Нет, не струсил… В общем я хотела сказать… Я…

Ну это уже совсем невыносимо.

Резко обернувшись, я прижал ее к себе и крепко поцеловал. Широко распахнулись зеленые глаза. Не дожидаясь увесистой пощечины, я оттолкнул девушку от себя и, сжав зубы, резанул мечом по ладони. Мамочки, как больно и крови то сколько. Обернувшись, я исполненный решимости занес окровавленную ладонь над алтарем.