– Как вы смеете так тянуть время? – Он рванулся к ней через мощенную плиткой дорожку. – Я звонил к вам в отдел уже три часа назад!
Элизабет выбралась из машины.
– А где Ченнинг?
– Вообще-то это вы должны мне сказать! – Вид у него был совершенно расхристанный. И слепому видно. За спиной у него в дверях переминалась с ноги на ногу его жена.
– Может, начнем с самого начала?
– Я уже дважды все это рассказывал!
– Расскажите все-таки еще раз. – Рот его захлопнулся, поскольку она вела себя холодно и жестко, а люди крайне редко обращались к нему в таком тоне. Но Элизабет было на это плевать. – Рассказывайте все от и до.
Это далось ему нелегко, но он проглотил свою гордость и рассказал про поездку из суда и атмосферу неловкости, повисшую в машине, про розовую комнату, горячий шоколад и открытое окно.
– Она не способна мыслить нормально. Как будто стала совершенно другим человеком!
– Думаю, что это и в самом деле так.
– Не порите ерунду!
– Она уже и раньше потихоньку смывалась из дому, – заметила Элизабет.
– Да, но не так, как сейчас.
– Объясните.
Он боролся с самим собой, и другие эмоции прорвались наружу.
– Она стала какая-то непонятная, детектив! Отстраненная. Словно не от мира сего. Как будто забила на всё, чем была раньше.
– Она в шоке. Это вас удивляет?
– Посидев за решеткой, полагаю. Страх тюрьмы…
– Дело не только в тюрьме, мистер Шоур. Я уже вас и раньше предупреждала. Она подверглась насилию, а потом не выдержала и убила тех двоих, защищая свою собственную жизнь. Вы не подумали сказать ей, что всё понимаете? Что, может, на ее месте сделали бы то же самое?
Шоур нахмурился, и она поняла, что ничего такого он Ченнинг не говорил.
– Вы видели фотографии?
– Мне это не требуется, мистер Шоур. Я сама была там. Все на себе пережила.
– Ах да, конечно… Простите. В тот день…
– Она взяла что-нибудь с собой?
– Нет. Вроде бы нет.
– Не оставила какую-нибудь записку?
– Только открытое окно.
Элизабет изучила окно девичьей комнаты, вспоминая свою собственную комнатку в детстве – как выбиралась тогда из нее через окно, спустившись по растущему под ним дереву.
– Она совершеннолетняя, мистер Шоур. Полиция не зарегистрирует ее исчезновение, пока она не будет отсутствовать более двадцати четырех часов. Если что, это скорее могут счесть побегом из-под залога, а значит, будут приняты меры, которые вам наверняка ни к чему.
– Да мне плевать! Я просто хочу, чтобы ее нашли.
Элизабет выдержала его взгляд и поняла, что он не требует, а умоляет.
– У вас есть какие-то мысли насчет того, куда она могла податься? Друзья, подруги? Какие-то определенные места? Что-то, что она держала в секрете или не хотела, чтобы вы об этом знали?
– Честно говоря, детектив, единственный человек или вещь, которые ее, похоже, заботят, – это вы сами.
Элизабет теперь все поняла, совершенно четко.
– Я люблю ее, детектив! Может, я этого и не показываю – не с этими всеми домами, карьерой или проблемами с моей женой. Может, я этого и не показываю, но дочь – это вся моя жизнь. – Он приложил руку к сердцу, глаза его теперь откровенно покраснели. – Ченнинг – это вся моя жизнь.
Элизабет уже тысячу раз все это видела: люди воспринимают остальных как должное, пока кто-нибудь не пропадет. Когда она уезжала, Шоур был на грани слез – здоровенный мужчина, окончательно сломленный.
Она ощутила к нему нечто вроде сочувствия.
Когда Элизабет выезжала обратно на улицу, репортеры уже собрались у ворот, подняв камеры; вопросы посыпались громче. Трое самых наглых перегородили выезд, и она демонстративно газанула, чтобы у них не было сомнений относительно ее намерений.
Если какие-то сомнения и были, то моментально рассеялись.
Пробравшись мимо них, Элизабет поехала быстрее, на сей раз обогнув центр города по краю, а затем свернув на узкую улочку с односторонним движением, ограниченную по обеим сторонам рядами деревянного штакетника и глициниями. Это был черный ход в ее район, который позволил выиграть несколько минут – старый автомобиль жалобно застонал на первом же девяностоградусном повороте. Следующая улица была ее – тихий тенистый проезд, – и она на полной скорости пронеслась по ней по всей длине, не испытывая никакой вины или сожаления. Абсолютно все казалось неправильным – не только запись Ченнинг на автоответчике, но и выбор самой Элизабет тоже. Надо было держать девочку поближе к себе, не уезжать из города. Возможные объяснения тучей роились в голове – потеряла телефон? Какие-то обиды? Какое-то недопонимание?
Подъехав к дому, Элизабет оставила мотор работать на холостом ходу. Увидела осколки бутылки на крыльце, валяющийся на боку стакан.
– Ченнинг?