Положив девушку на землю, он осмотрел себя в зеркале заднего вида. На шее – глубокий порез, возле самой ключицы. Потрогал окровавленную шишку на голове, потом вытащил из машины старое полотенце, приложил к шее. Порез болел, но он принял эту боль, поскольку причинил боль и девушке. Куда больше страданий доставляла уязвленная гордость. Они сами довели его до причинения ненужного ущерба, и все же таков обычный цикл. Грех питается грехом. Спираль закручивается вниз, проникает все глубже и глубже. Он изучил лицо девушки, распухшее и окровавленное, и в очередной раз был вынужден укрепить себя. Джулия Стрэндж тоже оказалась не легкой добычей. Он нашел ее в церкви, совсем одну, стоящую на коленях. Никого там не должно было быть, и даже теперь он терялся в догадках, как бы могла сейчас сложиться его жизнь, если б он не сделал тот лишний шаг, если бы просто развернулся и ушел. Но она услышала его и обернулась. А когда посмотрела на него этими бездонными глазами, вид ее муки встряхнул его. Она была избита и унижена, но боль простиралась гораздо глубже распухшей челюсти или окровавленной губы. Боль проникла в самую глубину ее глаз, превратив ее в нечто… большее. Эта мимолетная картинка длилась лишь мгновение, но он все-таки разглядел там боль, а под этой болью – невинную чистоту. Она опять стала ребенком – потерянным ребенком. Ему хотелось забрать эту боль – так это начиналось. Но он не знал, что тогда нашел в ее глазах и что эта находка сделает с ним самим. Даже теперь все было словно в тумане: вихрь эмоций, ощущение ее кожи у него под пальцами… Вот как все началось – она была первой. Через тринадцать лет все закончится на Элизабет. Просто не может по-другому закончиться, так что он укреплял себя.
Но на данный момент имелась эта девушка.
Он был мягок и осторожен, когда раздевал и мыл ее. Не допускал в мысли ничего нецеломудренного, как и всегда, но хотел поскорее со всем покончить, поскольку все уже изначально пошло наперекосяк. Алтарь, сооруженный его собственными руками, теперь находился в лесу – обычные пильные ко́злы, кое-как прикрытые листами фанеры. Он всеми силами пытался сдерживать тоскливое раздражение, но она не выглядела как надо, когда он притянул ее шнуром и раскинул холстину. Слишком много желтого в свете – совсем не по-церковному. Ему хотелось розовых и красных оттенков, всего этого сводчатого безмолвия. Он с силой провел растопыренными пальцами по волосам, всячески пытаясь убедить себя.
Он сможет сделать так, чтобы это произошло.
Все может получиться.