Путь истины. Очерки о людях Церкви XIX–XX веков

Впрочем, конфликты возникали по разным поводам и с православными деятелями, близкими, на первый взгляд, например с известным французским православным богословом Оливье Клеманом (1921–2009). 14 марта 1978 года он записал в дневник: «Письмо от Н. Струве. Копия письма к нему О. Клемана. Его – то есть Клемана – отказ выступать со мной на съезде РСХД в мае (из-за моего интервью в “Le Messager”) и т. д. Очередная буря в стакане воды (парижском…). Но все же буря знаменательная. Засел за ответ Клеману» (210, с. 422). Цельность личности отца Александра проявлялась в его открытости и определенности высказываний, что и порождало подчас недовольство и протест.

Вклад отца Александра в развитие православного богословия ныне повсеместно признают, хотя подчас оценивают по-разному – от «модернизма» до «радикального традиционализма». Для этого есть основания, ведь в своих больших и малых работах отец Александр выступает «одновременно – как традиционалист и как новатор, – отмечал А. И. Кырлежев, – критикует – но во имя верности традиции; обращается к традиции – чтобы найти новые ответы на вопросы, которые возникли сравнительно недавно…» (211, с. 9).

Он не был систематизатором и не оставил своего систематического богословия, что в общем-то вполне в традициях «русской православной школы». Богословские работы отца Александра «Великий пост», «Водою и Духом», «Евхаристия. Таинство Царства», «Богослужение и Предание», «Введение в литургическое богословие» писались по тем проблемам, которые действительно волновали его, виделись ему важными для церковной жизни сегодня. И этот сердечный жар ощутим на страницах его книг.

В предисловии к своему последнему труду «Евхаристия. Таинство Царства» в ноябре 1983 года отец Александр писал: «Живем мы, без преувеличения, в страшную и духовно опасную эпоху.

Страшна она не только ненавистью, разделением, кровью. Страшна она, прежде всего, все усиливающимся восстанием против Бога и Его Царства. Снова не Бог, а человек стал мерой всех вещей, снова не вера, а идеология, утопия определяют собою духовное состояние мира. Западное христианство с какого-то момента как бы приняло эту перспективу: почти мгновенно возникло “богословие освобождения”, вопросы экономические, политические, психологические заменили собою христианское видение мира, служение Богу. По всему миру носятся монахини, богословы, иерархи, отстаивая – от Бога? – какие-то права, защищающие аборты и извращения, – и все во имя мира, согласия, соединения всех воедино. Но вот, в том-то и все дело, что не этот мир принес и возвестил нам Господь Иисус Христос. Многим, может быть, покажется странным, что в ответ на кризис я предлагаю обратить наше внимание не на обсуждение составляющих его элементов, а на Таинство Евхаристии, на Церковь, этим таинством живущую… Я верю, что по милости Божьей, именно Православие сохранило и чрез все века пронесло это видение, это самопонимание Церкви, это знание, что “где Церковь, там и Дух Святой и вся полнота благодати” (Ириней Лионский. “Против ересей”)… Речь идет не о “реформах”, “приспособлениях”, “модернизации” и т. д. Речь идет, напротив, о возврате к тому видению, к тому опыту, которым изначала жила Церковь» (207, с. 4–5).

В сочинениях отца Александра ощутимы влияния личного, равно поэтичного и глубокого богословия святителя Григория Богослова, строгой трезвости мышления и напряженно ищущей мысли Блеза Паскаля («Человек не достоин Бога, но нельзя сказать, что он неспособен сделаться достойным Его» или «Нужно любить только Бога и ненавидеть только себя»). А в острых, критических размышлениях о судьбах Русской Церкви можно увидеть созвучие замечательным Письмам М. А. Новоселова, в подполье Советской России осмыслявшего суть Церкви Христовой и обязанности православного христианина. Вероятно, в дальнейшем будут проведены такого рода сопоставления, но уже сейчас можно говорить и о верности отца Александра Шмемана православной традиции, и о включенности его исканий (не всегда бесспорных) в общую картину православной богословской мысли XX века.

В самом деле, выступая в 1976 году в Афинах на конгрессе православных богословских школ, он в конце своего доклада призвал просто вновь открыть для себя «ту реальность, которая только и созидает Церковь, являясь источником ее веры, жизни и поэтому ее богословия: реальность Царствия Божия. Церковь находится in statu viae – в пути, в паломничестве через “мир сей”, в который она послана для его спасения» (77, с. 819). Это тот же самый реализм Православия, столь же трудный, сколь и необходимый для нас, который мы видим в жизни и трудах Отцов Церкви и великих русских подвижников Церкви, и который так необходим нам в начале XXI века.