В 1907 году скитоначальником в Оптиной был назначен отец Варсонофий (Плиханков, 1845–1913), бывший полковник, принятый в скитское братство в 1891 году. Он продолжал служение в качестве старца, принимал богомольцев и иных посетителей, приходивших с вопросами о жизни. В годы русско-японской войны 1904–1905 годов он был послан на фронт в качестве священника при лазарете имени преподобного Серафима Саровского. В нем современники прежде всего отмечают ту же черту, которая была присуща и его духовным наставникам – старцам Амвросию и Анатолию (Зерцалову, 1824–1894), – доброту, светлую ласковость. За короткое время отец Варсонофий стал великим старцем, без совета с ним настоятель монастыря архимандрит Ксенофонт ничего не предпринимал. С народом старец беседовал на разные темы, особенно предостерегая интеллигенцию от увлечения толстовством, а простых людей – от искушений сектантов.
Из поучений преподобного Варсонофия: «Если плохо живешь, то тебя никто и не трогает, а когда начинаешь жить хорошо, сразу – скорби и искушения.
Есть грехи смертные и есть не смертные. Смертный грех – это такой грех, в котором человек не кается. Смертным он называется потому, что от него душа умирает и после смерти телесной идет в ад.
Женщина без веры жить не может. Она, после временного неверия, опять возвращается к Богу.
Если бы желающие поступить в монастырь знали, какие скорби ожидают их, то никто бы не пошел в монастырь. Господь скрывает эти скорби. А если бы люди знали, какое блаженство ожидает иноков, то весь мир бы побежал в монастырь. Сущность нашего монашеского жития – борьба со страстями…».
Протоиерей Василий Шустин, будучи студентом Горного института, приехал в Оптину и после пребывания пришел к старцу Варсонофию прощаться: «”Я имею обычай благословлять своих духовных детей иконами, – сказал старец. – У меня их в ящике много, и самые разнообразные, и вот я с молитвою беру первую попавшуюся икону и смотрю, чье там изображение…”. Он достал икону Божией Матери “Утоли мои печали” и задумался: “Какие же такие великие печали у тебя будут? Нет, Господь не открывает”. Благословил меня ею и опять с лаской прижал мою голову. И вот тут, на груди у старца чувствуешь глубину умиротворения и добровольно отдаешься ему всем сердцем» (78, с. 333).
Но доброта старца была строга. В беседе с исповедниками он, не называя никого по имени, рассказал, как некто вместо церковной службы пошел в театр, а другая, желая отомстить изменившему кавалеру, подставила ему подножку на катке и тот сломал руку. Потом обнаружилось, что среди исповедников были люди, совершившие эти грехи и совсем о них забывшие. Одной девушке после трудной и сложной исповеди, когда она, пораженная прозорливостью отца Варсонофия, смотрела на него в изумлении, он сказал: «После всего, что Господь открыл мне про тебя, ты захочешь прославлять меня как святого – этого не должно быть, слышишь? Я – человек грешный. Ты никому не скажешь, что я открыл тебе на исповеди, и маме не будешь говорить, а станет мама спрашивать, отчего плакала, скажешь – исповедовал батюшка, говорили по душе, ну, о грехах и поплакала. Много-много есть из твоих подруг, гибнущих именно потому, что не все говорят на исповеди. А есть одна из твоих знакомых и подруг, имени ее не знаю, но что есть она и близка ее погибель – знаю. Так ты всех посылай в Оптину помолиться и ко мне направляй, – зайдите, мол, там к отцу Варсонофию на благословение, а уж мое дело спасать» (53, с. 280).
Прозорливость старца Варсонофия распространялась на многое. Прочтя вслух про гонения Диоклетиана в первые века христианства, отец Варсонофий сказал послушнику Николаю, будущему старцу Никону (Беляеву, 1888–1931): «Все эти гонения и мучения повторятся, может быть. Теперь все это возможно… Вы доживете до этих времен. Это время не за горами» (53, с. 263, 265).
Гонения происходили не только от атеистов и революционеров, но и от церковного начальства. Калужский епископ Виталий (Иосифов) был враждебно настроен в отношении старца Амвросия из-за непонимания сущности старчества и даже намеревался перевести старца в другую обитель. Такое же непонимание постигло старцев Анатолия (Зерцалова) и
Иосифа (Литовкина). В 1912 году нашлись среди братии недовольные строгостью отца Варсонофия, они отыскали поводы и подали жалобу в Святейший Синод. С этим совпало появление в Оптиной пустыне одной богатой дамы, возненавидевшей игумена Варсонофия и, к несчастью, имевшей большие связи в Санкт-Петербурге. Для ревизии приехал епископ Серафим (Чичагов, 1856–1938), начавший громить и поносить и настоятеля обители, и скитоначальника в присутствии всей братии (мученическая гибель владыки Серафима четверть века спустя, вероятно, искупила этот его грех). Старца Варсонофия перевели настоятелем в Голутвинский монастырь, где он вскоре скончался. Был даже поднят вопрос о закрытии скита и о прекращении в Оптиной старчества. К счастью, это не было исполнено.