«Отец Иоанн Кронштадтский в истории Церкви – явление необычайное, – говорил протоиерей Валентин Свенцицкий в начале 1920-х годов, – История Церкви знает подвижников величайших, более великих, чем отец Иоанн, история Церкви знает молитвенников более великих, чем отец Иоанн… но это явление в истории Церкви необычайное потому, что никогда подвиг молитвы не совершался в таких условиях мирской жизни, в каких совершал его Иоанн Кронштадтский» (152, т. 2. с. 32).
Родился будущий всероссийский пастырь 18 октября (1 ноября по и. ст.) 1829 года в день памяти великого болгарского святого Иоанна Рыльского, в честь которого и был наречен. «Новорожденный был до того слаб и хил, что родители не надеялись, что мальчик проживет даже до следующего дня, почему в ночь рождения поспешили его окрестить», – писал его биограф (5, с. 6). Он родился на Крайнем Севере, в далеком селе Суре Пинежского уезда Архангельской губернии. Отец Илья Сергиев был псаломщиком этого села, в бедной церкви которого даже священные сосуды были оловянные. Мать будущего святого, Феодора, была простой женщиной, скромной, работящей, но обладала неколебимой верой.
Слабенький ребенок быстро окреп и стал здоровым мальчиком. Ваня постоянно ходил с отцом в церковь. Он полюбил церковные службы, научился читать богослужебные книги и петь на клиросе. Очевидно, что в скудной жизни северного села именно храм Божий стал для мальчика не только святилищем, но и источником красоты и вдохновения. Окружающая северная природа была бедна красками, но давала возможность мальчику ощутить свою неразрывную связанность с миром Божиим. Отмечаемая всеми современниками любовь отца Иоанна к природе во всех ее проявлениях – от полевых цветов до звезд на ночном небосклоне – зародилась давно в тихой Суре и сохранилась на всю жизнь.
В последний год жизни отец Иоанн записал в дневник: «Ежедневно видя твердое и неизменно правильное течение всех светил и планет небесных и твердое стояние земного шара… со всеми горами и долинами, со всеми морями, озерами, реками и источниками, со всеми полями, лугами, лесами и до бесконечности разнообразными растениями, плодами, цветами изумительно прекрасными… и всего животного царства – людей, скотов, зверей, птиц, насекомых, рыб, царства ископаемых богатств или металлов, горючих нефтяных богатств, удивляюсь и не могу надивиться благости, силе и премудрости Творца единого в Троице; и, переносясь мысленно к миру невидимому, нетленному, вечному, несравненно превосходящему мир видимый, еще более поражаюсь с удивлением Создателю всех миров, видимых и невидимых; и если мир видимый так прекрасен, разнообразен, полон жизни и красоты, то каков мир невидимый?.. Возлюбите же немедленно Бога, все смысленные христиане, и достигнете совершенства в любви и вечной правде» (67, с. 53–54).
Обыденная жизнь также определялась церковным порядком: посты и постные дни соблюдались как очевидно необходимое, праздники, особенно великие – Пасха, Рождество Христово и иные, переживались как величайшее торжество. Тем самым истоки всей жизни Вани, сложившиеся в атмосфере Православия, оказались просты и чисты. Вырастая рядом с природой и под сенью храма, Ваня формировался как тихий, задумчивый и сосредоточенный мальчик.
До нас дошел рассказ о том, как в шесть лет ему было дано увидеть Ангела в его небесной славе. Мальчик смутился, но Ангел успокоил его, назвавшись Ангелом Хранителем, его оберегателем до конца жизни. Такие случаи чрезвычайно редки и, думается, небесное явление стало видимым знаком будущего особенного пути Ивана Сергиева.
«С самого раннего детства, как только я помню себя, – писал отец Иоанн в автобиографии, – лет четырех или пяти, а может быть и менее, родители приучили меня к молитве и своим религиозным примером сделали из меня религиозно настроенного мальчика… Могу сказать, что Евангелие было спутником моего детства, моим наставником, руководителем и утешителем, с которым я сроднился с ранних лет» (5, с. 12).
На десятом году жизни мальчика отдали в Архангельское приходское училище. Учиться оказалось трудно: учителя проявляли равнодушие к своему делу, товарищи не замечали тихого сына псаломщика, предметов много, а мамина помощь далеко, – в общем, школьное дело шло туго. Одиночество стало его уделом.