Путь из леса

Новый Император для своих лет очень много знал, было видно, что он учился и по книгам тоже. Однако он вырос во дворце и вовсе не знал обычной жизни, которую ведут простые люди (и простые дворяне в том числе). Он оказывался беспомощным в самых обычных ситуациях: поразил Доранта тем, что не умел самостоятельно одеваться (что очень быстро прошло в походе), не знал, где в лесу найти воду, наверняка заблудился бы, оставшись один, не мог приготовить себе пищу (больше того, ждал, что ему подадут) и так далее. Словом, неплохо умея обращаться с оружием, воином он не был.

Дорант сравнивал Йорре с собой в том же возрасте — а ведь ему было всего на год больше, когда он приплыл в Заморскую Марку. Он знал тогда гораздо меньше, чем юный Император, пожалуй, хуже разбирался в людях, но гораздо больше умел. И, уж конечно, был куда более уверен в себе (до глупости, на самом деле).

За молчаливой решительностью Его Величества чувствовалась глубокая неуверенность в том, что он поступает правильно. Он как будто всё время хотел обернуться и заглянуть кому-то в глаза, ища там одобрения. Парень слишком привык, что за его плечом всё время стоит мудрый учитель, который и направит, и поправит, не давая совершить ошибку. И укажет на ошибку, буде она уже совершена. И подскажет, как ее сгладить наилучшим образом.

Доранту очень не нравилось то, что Йорре, похоже, всё больше и больше видел таким учителем его. Он почти не отпускал нового комеса Агуиры от себя. Было похоже, что только в его присутствии он чувствует себя уверенным и защищённым. Император действительно мог во всем положиться на Доранта, и тот действительно сделал бы — и делал — всё, что мог, чтобы обеспечить его безопасность, но вот быть Императору наставником он был не готов и не хотел. Дорант понимал, что юноша с детства нуждался в отце — который не мог или не хотел уделять младшему примесу те внимание, ласку и поддержку, которые обычно дети получают от отцов. Потом отца заместил покойный Сетруос, ставший для парня не просто учителем, а самым близким человеком — единственным, кому он мог доверять безгранично. Понятно было и то, что после смерти Сетруоса малый, привыкший к постоянной заботе и оценке со стороны того, кому он мог доверять, чувствовал себя одиноко и неуверенно. Но, проклятые демоны, Дорант не видел для себя ничего хорошего в том, чтобы стать наперсником юного Императора!

Он ведь вырос в семье, не так уж далёкой от трона. Он знал — не по своему опыту, но и не по пересказам, а по тому, как и что обсуждалось вечерами за общим столом в касенде[12] их дома — какова жизнь при дворе, чем живут придворные, каковы их нравы и обычаи. С тех лет своей ранней юности, когда его стали пускать за стол в касенде, он понял для себя, что жить при дворе — не хочет и не будет, что интриги, тщательно скрываемая под маской напускной любезности ненависть, предательство и подсиживание — не для него. Дорант считал себя человеком простодушным (и был бы крайне удивлён, если бы узнал, что в Марке слывёт опытным политиком и интриганом, способным добиваться своего непрямыми путями), для него были — друзья, враги, семья и посторонние, и к каждой категории он относился так, как, по его мнению, следовало к этой категории относиться. Для семьи он был готов на всё, для друзей — почти на всё, для посторонних — с большими оговорками, а врагов либо убивал, либо игнорировал, если они не могли причинить ему (а также его друзьям и семье) вреда.

При дворе так жить он бы не смог. Пришлось бы вступать в союзы с врагами, предавать друзей, и даже не принимать во внимание интересы семьи, если это было бы нужно для того, чтобы добиваться своих политических целей — или чтобы уцелеть.

Император Йорриг Сеамас Седьмой явно хотел видеть в Доранте близкого человека, конфидента, советника, наставника и защитника. Дорант готов был быть ему советником и защитником — по должности и положению, до определённых пределов, причём определённых формально и официально, согласно признанным всеми требованиям к этой позиции — но категорически не хотел отношений неформальных, личных, на уровне дружбы или, не приведи Пресветлые, духовной близости. Во-первых, он не чувствовал в Йорре человека близкого, родного — а только тех, кого выбрал он сам, он готов был считать друзьями. Император же свалился ему на голову как клиент, как человек, которого он должен принять в одном месте и передать в другом — и забыть после этого. Парень, конечно, был симпатичный, но себе на уме, а его положение исключало сколько-нибудь откровенные отношения. Во-вторых, конфидент Императора — это смертник, если его не подвели к Его Величеству правильные люди. Даже Светлейший дука Санъер появился при дворе не с улицы и не сам по себе. Никто не может вот просто так оказаться при Императоре и иметь на него даже малейшее влияние, если это влияние не согласовано и не приведено в соответствие с интересами маркомесов, крупных и влиятельных благородных семейств и даже важных группировок из купечества или вольных городов.