Путь из леса

История Сину Папалазо напоминала пошлый роман всё больше и больше. Дорант знал, однако, много случаев, которые, опиши их досужий литератор в романе, любой читатель счёл бы невероятными и неправдоподобными.

Мальчишку было жалко. Всего на год старше дочки. Наивный и беззащитный, но неглупый — судя по тому, что и как он рассказывал, и опредёленно не трус.

И Дорант решил, что беды не будет, если он немного поможет парню. Не место сыну солдата в конюшне навоз выгребать.

— Верхом ездить можешь?

— Могу, — с удивлением отозвался Ердар.

— Пойдёшь ко мне в услужение. Будешь приказы передавать, да и по мелочи, что скажу. Жалованья тебе золотой в месяц. А дальше всё только от тебя зависит.

Ердар аж задохнулся:

— Да я… Да для вас…

— Полно, хватит. Найди Калле, это мой боевой слуга, скажи, что я тебя взял ему в помощь да вестовым.

Глава 10. Интерлюдия третья

1

Мигло Аррас неторопливо шел сквозь обычную акебарскую толпу, опустив глаза так, что видел только грязную мостовую, усыпанную гнилой соломой и конскими яблоками. Поднимать глаза было бессмысленно, потому что на нём был серый от грязи плащ с глубоким капюшоном, закрывающим пол-лица. Плащ Вечно Кающегося[26].

Образ Вечно Кающегося — идеальный для маскировки. Во-первых, им положено в любую погоду ходить в таком плаще из грубой мешковины. Во-вторых, им нельзя иметь растительность на голове и лице, даже брови (ресницы позволяются), что сразу делает неузнаваемым мужчину, которого привыкли видеть с ухоженными бородой и усами — а только бесстыдные гаеры[27], развлекающие публику на площадях и в театрах, ходят с бритыми лицами. Дворянин, да и просто зажиточный человек, за растительностью на лице ухаживает, и если что и бреет, то чтобы её подчеркнуть и украсить. Деревенщины, и то бороду ровняют овечьими ножницами, чтобы в суп не лезла, но чтобы сбрить…

Ещё, конечно, дикари, но, во-первых, у них на лице волосы практически не растут, а во-вторых, это же дикари.

А ко всему тому Вечно Кающийся должен каждое утро с молитвою осыпать себя пеплом и золой, и тело своё, включая голову и лицо, покрывать теми же золой и пеплом, смешанными с небольшим количеством жира, дабы не забывать о жалкой своей греховности, а также о том, что все мы в прах обратимся. Их поэтому зовут в народе Пепельными.

Так что, казалось бы, проще всего под этой личиной скрыться человеку, которого ищут.

Но тут есть две тонкости: во-первых, те, кто ищут, не дурни и знают, что под личиною Вечно Кающегося может быть нужный им человек. Так что такой и будет прежде всего подозрителен.

А во-вторых, устав Вечно Кающихся, их порядки и обычаи весьма сложны и запутанны, и человек опытный, да и просто внимательный, разоблачит самозванца с первых же слов.

И вот он, человек опытный:

— Благослови меня, грешный человек!

Молодой ещё, тридцати нет. Дворянин, меч дорогой, в хороших новых ножнах, но рукоять сильно потёртая — упражняется. Две малых пиштоли за поясом. Борода заплетена в тугую короткую косичку по столичной моде, перевита простым чёрным ремешком, без украшений. Старый шрам на левой щеке.

Незнакомый. Из личной стражи дуки Местроса, с ним прибыл. Эти — волки, не хуже людей самого Мигло, отборные, на любую задачу годятся.

Был бы на месте Мигло другой человек, знакомый с Вечно Кающимися поверхностно — прокололся бы, скорее всего: волчий взгляд не оставляет сомнений, что знает, знает этот, со шрамом, все положенные по уставу Вечно Кающихся детали и тонкости.

А вот и другие, в толпе, но рядом, с такими же цепкими взглядами.

Но Мигло Аррас потому и оделся Вечно Кающимся, что вырос он в семье приходского священника, окормлявшего паству храма Матери Богов в Керроне Малом, где у Пепельных одна из трёх главных святынь. И с детства насмотрелся и наслушался он и проповедников, и учителей, и простых адептов. Так что, не задумываясь, делает он два положенных шага назад, сгибается в поясном поклоне и, не поднимая головы, тихо, но внятно, чтобы слышно было через уличный шум, говорит:

— Не заслугами моими, не по греху моему, не по слабости моей, а по милости вашей да будет сей милосердный господин благословен вами, — тут он выпрямляется, подходит к человеку со шрамом и продолжает:

— Отцом нашим Создателем, — и правая рука Мигло с перекрещенными указательным и средним пальцами вздымается к небу, — дядей нашим Подателем, — и левая рука повторяет жест правой, — братом нашим Разрушителем, — и обе руки, согнувшись в локтях, сплетаются кистями над головой, — и Матерью их милостивой, — тут руки опускаются раскрытыми ладонями на голову дворянина, почти касаясь его волос. — Иди с миром, добрый человек, и не гневи Богов, дабы благословение, данное тебе, сопровождало тебя вовеки.

Всё без пауз, без раздумий, без запинок; движения сочетаются со словами, как у танцовщицы из ильсийских степей, что пляшет под собственное пение: каждому слогу — своя точная поза или плавный переход в другую.