Путь к Босфору, или «Флейта» для «Императрицы»

Лейтенант Иванов, и в глаза именуемый «вторым» согласно армейской традиции горестно похлопал полотно крыла в грубой аппликации латок и в лишайных рыжевато-серых разводах.

Полотно с мудрёным графским гербом отозвалось на ладонь гулом барабанной кожи, но, видимо, не слишком убедительным для опытного уха, – так что Кирилл поморщился:

– Его бы резиновым клеем пропитать…

– А пэ… почему не лаком? – поинтересовался лейтенант Иванов, соответственно старшинству, – «первый».

– А ты себе на корабле паруса залакируй, – я посмотрю… – со вздохом проворчал Кирилл.

– Кэ… какие паруса? – возмутился Вадим. – На бэ… броненосце?

– Я ж и говорю, дилетанты… – как раз таки невозмутимым остался Кирилл. Хотя тут же вскрикнул: – Ну что вы делаете!? – увидев, как Арина, рискованно держась за расчалки крыла, собирается спрыгнуть с низкой скамеечки в руки Вадима.

Судя по гримасе Иванова (второго) – у того сердце зашлось.

– Кэ… как… – покачал головой первый.

– Как ты на нём летать собираешься? – закончила за него девушка, отряхивая от ржавой пыли белый передник санитарки. – …Когда чихать рядом боишься.

– Придёт время, и скоро придёт – и вы узрите, как воспарит сей венец прогресса, – патетически начал Кирилл, подкручивая стриженые усы эпохи «твид». – Не будь я венец природы…

– Ну, положим, если сей аппарат ещё можно назвать венцом прогресса, то только на сегодня, ибо прогресс неудержим, – раздалось внезапно.

– Бэ… браво, отче! – живо обернулся к двери сарая Вадим.

– …То вас, молодой человек, венцом природы назвать никак нельзя, – с анафемской безаппеляционностью закончил протодьяконский бас.

– Довольно обидное заявление, – прищурился на дневной свет и Кирилл.

– Ну, уж не обессудьте. – Неизвестный проявился в ангельском оперении лучей размытым тёмным пятном: – А с точки зрения естественного отбора, вы далеко не самый лучший его образчик.

– А кто же лучший? – словно дитя в предвкушении сюрприза, захлопала в ладоши Арина.

– А вот она…

Арина взвизгнула.

На плече у батюшки суетилась приличных размеров крыса, причем отнюдь не белая лабораторная. А самая что ни есть серая – суть обыкновенная «rattus vulgaris».

Или всё-таки необыкновенный? Хоть и не чураются эти твари рода людского, но чтобы аж так с ним соседствовать? Чтобы заботливо перебирать раздвоенную серую бороду святого отца?

– Отчего же всё-таки она венец природы, а не я? – не без азарта поинтересовался Кирилл. – Хоть я и готов признать её премиленькой.

– А оттого, что чтобы с ней, с природой не приключилось, вплоть до нового вселенского потопа… – батюшка на секунду призадумался и поправился: – А ещё верней, чтобы человек в порыве прогресса с ней не учудил, вплоть до рукодельного Апокалипсиса и полного самоуничтожения, – а она таки выживет.

– Пэ… полного самоуничтожения, – меланхолически повторил Вадим. – Что ж, все эти последние события нэ… не могут не наводить на пэ… подобные мэ… мысли.

– А отчего же она, красавица, выживет, а не я выживу? – всё не сдавался Иванов (второй). – Скажем, укрывшись в каком-нибудь подземном убежище вроде тех, что нагородили немцы с французами под Верденом.

– И там она будет с вами, не сомневайтесь, милостивый государь, – пощекотал батюшка пальцем серую плутовскую мордочку. – И, сожрав однажды все ваши съестные запасы, вплоть до консервов, сживёт вас со свету. А сама останется…

Батюшка прошёл чуть далее в сарай-ангар и только теперь лейтенант флота вдруг разглядел, какой необыкновенной чистоты и синевы глаза у святого отца. Синевы самой яркой и чистоты самой детской. Несмотря на довольно почтенный, судя по густой седине в бороде и лучистым морщинкам, возраст священника.

Впрочем, в сей момент морщинки делали на лице отца Афанасия смешливую гримасу.

– Уж больно, знаете ли, выживаемость и приспособляемость у неё дарвинская, образцовая. А вы, я так понимаю, братец новобрачного?.. – не уточняя, утвердил святой отец. – Уж не обижайтесь: всяк человек всего лишь тварь, просвещённая мошенническим знанием, что он «Венец творения». Тварь, самозвано посягнувшая на трон творца, – заключил отец Афанасий менторским повторением итогового тезиса. Видимо, профессорская привычка к дидактике.

– Я, собственно, зачем заходил… – будто только что вспомнил протоиерей.

– Унизить род человеческий, – пробормотал Кирилл, но святой отец услышал.

– А разве можно его унизить более чем он себя, доведя каннибализм до вполне себе промышленного производства? – с ходу возразил батюшка, и лучистое его личико сделалось совершенно по-детски счастливым. – Согласитесь, никакой Рафаэль, ни «Ромео с Джульеттой» никогда не извинят этой низости.

– Батюшка, что же в этой глуши делаете? Вам миллионам проповедовать надо! – как всегда, с детской же непосредственностью отозвалась Арина.

– Так потому и здесь, чтоб проповедовать, – кротко ответствовал Афанасий.

– Да кто же вас здесь поймёт?.. – искренне удивился Кирилл. – В Курляндии-то?

– Так потому и здесь, – с философской анекдотичностью повторил святой отец. – А вам, дочь моя, я принёс «Послание к римлянам» святого апостола Павла. Тут многое о семье и замужестве.