Путь к Босфору, или «Флейта» для «Императрицы»

– Генрих Юрьевич велел.

Кирилл.

Приватный аэродром графа Гаузена

Чудовище – жилец вершин,
С ужасным задом,
Схватило несшую кувшин,
С прелестным взглядом… —

страстно, но невразумительно декламировал Кирилл, кажется, модного до войны поэта, – Кручёных или Хлебникова? – чёрт их разберёт, футуристов юродивых. Не тыкай его сестрица Кира в их стихотворчество чуть ли не носом, как котёнка в миску – не знал бы и строчки этого бреда. А так, запомнилось же…

Она качалась, точно плод,
В ветвях косматых рук.
Чудовище, урод,
Довольно,
…тешит свой досуг, —

размахивал судаком Кирилл, будто и впрямь, пытался растолковать, что до жизни такой его довело:

Чудовище, жилец вершин
С ужасным задом!

За что и получил ещё один толчок в грудь, но теперь уже вполне заслуженный и не впопыхах, а сильно и расчетливо, от души и с сердцем.

Уж Марта-то в отличие от глупо хохочущих немцев понимала всё, что он нёс, дословно. Вот только понимала ли – зачем?

– Мадам, ей-богу, первое, что пришло в голову! – с надрывом раскаяния застонал Кирилл со дна коляски, к пущему веселью врагов.

Похоже, что – да, «весёлая вдова» понимала. Демонстративно вынув из-под пышных складок куропачьей юбки пузатую флягу зелёного стекла, Марта с характерным балтийским лаем, непонятным не только Кириллу, но и, кажется, немцам, выплеснула часть её содержимого в лицо авиатора.

В нос приторно шибануло какой-то местной «медовухой», что ли, – уточнил Кирилл, облизнув мокрый ус.

Выходит, Марта поняла «манёвр» русского лётчика – представиться вдрызг пьяным отпускником или резервистом, чтобы избежать, хоть временно, допросов и разбирательств. Но не только поняла – ещё и снабдила его представление необходимым «гримом и реквизитом». А именно молодуха, продолжая отрывисто ругаться, пренебрежительно бросила на грудь Кирилла пузатую флягу, и тот не замедлил для пущей правдоподобности жадно к ней приложиться.

А то и впрямь, стащит германец с козел, а у него дыхание, что у младенца с английской рождественской открытки – только табачком «Bond street» испорчено. Да и вообще, как нельзя кстати сейчас чуток затуманить нервную остроту восприятия.

Хотя, странное дело: германец, вот такой – многоликий, многоголосый, многорукий, а главное рядом, живой, – как-то и не пугал особенно. Ну, словно оказался ты среди беснующейся своры чужих собак, и вроде как понимаешь задним умом, что и загрызть могут. Но отчего-то не верится, чтобы «аж насмерть». Ну, покусают, штаны порвут, пока не придёт хозяин, не усмирит. Не волки же всё-таки, должны понимать, что такое человек, что нельзя его, как загнанного в угол курятника хорька…

И действительно. Появился краснощёкий и полный, как медный бочонок портера, унтер со штыком на темляке, – осадил весельчаков, уступил место на авансцене офицеру в литовке под шинелью, наброшенной на плечи.

Тот, в свою очередь, рассеянно выслушав рапорт фельдфебеля, пытавшегося преданно таращить поросячьи глазки, отмахнулся, дескать, – сам всё видел, – нехотя распорядился. И без перевода понятно было по кислой его гримасе: «Русский – не нашего ума дело».

Тогда как «юнге фрау», – тут постная мина немецкого гауптмана обрела орлиное выражение героя рыцарской баллады.

Девица была замечена. Вон как щёлкнул каблуками, резко мотнул головой – так, что козырёк кожаной каски наехал на орлиный нос:

– Битте… – предложил руку в белой нитяной перчатке.

И очевидно, что впал в раздумье.

По логике устава, задержанных следовало отправить вверх по команде. Но вот так сразу отказаться от общества смазливой аборигенки? Тем более вполне достойной адюльтера в расовом смысле. Нордическая кровь как-никак, дальняя, но родня по – Volksgeist – духу народа. И с такой соблазнительной улыбкой трёхминутной недоступности…

Марта так искусно покатала алую горошину монпансье кончиком языка из одного угла рта в другой, что гауптмана едва не свело судорогой. Прямо как в кабаке на «Шлюхенштрассе» близ его бранденбургского училища! «Тогда, в туманной юности…» – затуманился взгляд пруссака.

– В ангар пока! – нетерпеливо махнул он белой перчаткой на пленника и предложил аборигенке руку. – Фройлян?

– Фрау, – с достоинством поправила вдова, опираясь на обшлаг литовки. – Фрау Марта э… Мартиньш.

– Оу?! – заинтригованно замычал немец.

– Чудовище, жилец вершин… – проворчал через плечо Кирилл, выдираемый со дна коляски руками немецких солдат.

Морская хроника

Минный крейсер «Берк», выходя совместно с крейсерами «Бреслау» и «Гамидие» из Босфора в Черное море, подорвался на минном заграждении, поставленном в ночь на 22 декабря.

Оставшись на плаву, корабль до конца войны не вернулся в строй.

Вадим.

Приватный аэродром барона Гаузена