Путь к Дураку. Книга первая. Философия Смеха.

Действительно — способность к смеху начисто отсутствует в животном мире, даже у высших приматов. Недаром кто-то очень точно пошутил, что из всех животных лишь один человек может смеяться, хоть для этого у него меньше всего оснований.

Так что же это такое — смех?

Как правило, смех возникает, когда в мозге — нашем «управляющем центре», сталкиваются две разнонаправленные команды, блокирующие друг друга; либо неожиданно возникает некое препятствие, создающее невозможность осуществления стандартной программы. Вспомните известный анекдот: «…Вам кофе в постель? — Нет, лучше в чашечку…»— и отследите свои ощущения. Не успели? Ну что же, давайте попробуем ещё раз, уже вместе. Итак…

Нервный импульс, уже получивший движение в привычном направлении: «Официант, зубочистку!»— и вдруг лишившийся возможности реализовать начальную команду: «.Занятая!» — находит свою разрядку в смехе (обратите особое внимание на этот момент — именно смех способствует разрядке программы).

У любого животного подобная ситуация (не с кофе и зубочисткой, разумеется, а с прерыванием паттерна привычного поведения) неизбежно вызовет ступор — состояние торможения, транса и временной беспомощности. Возможно, вы видели, как «гипнотизируют» лягушку или курицу, обездвиживая их, всего лишь резко перевернув на спину? Работает именно этот механизм. Если подобную реакцию вызывать многократно, то это может привести к нервному срыву, шоку и даже смерти.

Человек же научился смеяться. Вместо того чтобы мучиться и умирать от несоответствия своих действий внутренней программе, он, напротив, даже получает от этого странное удовольствие. Но вот тут-то и начинаются некоторые отличия в человеческой массе, некий «разброс параметров» человеческого сознания.

Так ли уж все могут посмеяться в тех случаях, когда не происходит ожидаемое или, напротив, случается то, что совсем не предполагалось? Чего больше для нас в неожиданных и нестандартных ситуациях — настроения весёлого приключения или мучительного ощущения, что «всё опять пошло к чертям собачьим?..» К кому мы ближе — к животным созданиям или к «венцам творения»? Как видим, всё не так просто…

Одни смеются, когда видят, что торт, обычно предназначенный для съедения, размазывают по чьей-то физиономии, но — только попробуйте проделать то же самое с ними! Другие лишь недоуменно усмехнутся, увидев подобную сценку, но зато охотно согласятся поучаствовать в ней сами.

Возникает подозрение, что далеко не всё то, что мы смехом называем, смехом является. Действительно, следует различать смех ментальный, оценочный, то есть насмешку, сарказм. И смех тотальный, самозабвенный, безоценочный — смех очищающий и снимающий напряжение.

В первом случае работают достаточно примитивные механизмы, ориентированные на необходимость самоутверждения за чей-то счёт, на подтверждение собственной значимости, амбициозности. Это одно из гипертрофированных проявлений работы программы выживания. При этом всегда происходит разрушение и разъединение.

Во втором же случае мы имеем дело со смехом истинным, объединяющим. Рушит он лишь барьеры, отделяющие нас от себя же, друг от друга и от Мира. Это воистину Божественное качество. При этом в процесс смеха включён не всё оценивающий мозг, а всё принимающее сердце. Такой смех — это вход в Сверхсознание. Недаром почти всегда моменты сатори, просветления, тотальных внутренних прорывов сопровождаются смехом — это «рвутся», разряжаются оболочки программ, создававших нашу фрагментарность и разъединённость с Миром.

Именно об этом смехе и его объединяющей способности, которая позволяет очень легко достичь своей гармоничной природной основы, — всё нижеследующее.

В своём движении человечество многократно приближалось к загадке смеха, но каждый раз, лишь слегка прикоснувшись, тут же смущённо отворачивалось, будучи не в силах разумно объяснить невероятно притягательную силу этого иррационального, совершенно неуправляемого и «несолидного» занятия.

Но оставались «следы» такого внимания и тайной страсти к весёлой свободе сознания — в сказках, в притчах, в анекдотах. Буратино. Ходжа Насреддин, бравый солдат Швейк, неунывающий Иван-Дурак… А в честь одного «народного Дурака», а точнее — городского юродивого, народ даже храм в Москве назвал — всем известный Собор Василия Блаженного.

В чём же здесь дело? Чем объяснить удивительную привлекательность и трансформирующую силу этого с виду невинного и абсолютно несерьёзного явления?