Вскоре в нашу дверь вновь постучался Толик: он принес закопченый чайник с бурлящим кипятком. Это было кстати. Илария Павловна заварила щепотку чая, придвинула мне вазочку с сухим печеньем и другую — с колотым сахаром. Вот ведь — и есть практически нечего, а сидеть так приятно, вдыхать чайный аромат, смотреть на почти бесплотные голубые чашки, бледные блюдца с узорной голубой каймой...
— Как дела, Мальва? — окликнула Илария Павловна, видя, что я задумалась. — Выкладывай, с чем пришла. Ты, наверное, хочешь рассказать мне о своей жизни?
Я действительно этого хотела, но поняла, что начать надо с Валькиных дел, не терпящих отлагательства. Хоть она и жила так пять лет, ее проблему надо решать как можно скорее. То есть именно вследствие того, что она уже жила так пять лет. Глядишь, у нее может лопнуть терпение, и она действительно что-нибудь сотворит — вроде того, чтобы пойти убивать врача.
Выслушав про Вальку, Илария Павловна разохалась, но потом вдруг сказала то, чего я никак не ожидала услышать:
— Баба Тося. Вот кто должен поговорить с отцом мальчика!
— Баба Тося?
— Ну да. Саму Вальку он, надо полагать, не слушает, да она и не умеет толково сказать. Либо грубит, либо терпит, пока не припрет к самому горлу. А Антонина человек разумный и с выдержкой, не зря в войну зенитчицей была!
— Но что она может ему сказать? — с изумлением спросила я.
— Что она перед смертью хочет повидать правнука.
— Вы думаете, это поможет...
— Видишь ли, восточные люди уважают старость, это их традиция. Родоначальник семьи, даже родоначальница — к женскому полу у них, сама знаешь, отношение пожиже — а все-таки для них это не пустой звук.
— Да, когда речь идет о родоначальнице
— Спору нет, ты правильно рассуждаешь. Но заметь себе — традиционный ислам все-таки величает старую женщину матушкой и предписывает к ней больше внимания, чем к молодой. Во всяком случае, это наш единственный шанс. Пускай Тося-зенитчица постарается ради внучки!
— Она-то, конечно, постарается, надо ей только объяснить... Как странно выходит, Илария Павловна, — вроде это мы должны за вами ухаживать, за людьми старого поколения. А получается наоборот: вы даете советы, вы варите курицу, и вы еще должны устраивать наши семейные дела! А мы словно все еще маленькие, хотя давно выросли...
— Вам трудней жить, Мальва, — серьезно ответила моя учительница.
— Почему это? Нас и на работу берут, и вообще все двери перед нами открыты...— Я смутилась, получилось как-то по-газетному, хотя смысл сказанного был ясен.
— Это верно, открыты. Только двери бывают разными... Больше всего вам сейчас открыто таких дорог, на которых можно угробиться. Возьми ту же Вальку — открыли ей дверь в той фирме, куда она после школы пошла? Открыли, как видишь. Ну и что в результате?
— Но не всегда же так... — смущенно пробормотала я.
— К сожалению, чаще всего. А перед тобой разве не распахнули дверь, когда ты пришла на конкурс модельеров, — помнишь, мы говорили об этом несколько лет назад? Разве тебя не приглашали: пожалуйста, девушка, мы с удовольствием примем ваши работы. Ну и что дальше?
— Вы хотите сказать, нас просто заманивают в разные лохотроны, чтобы потом нами же и воспользоваться?
— Вот именно, — вздохнула она. — Вас, молодежь, заманивают. Конечно, люди постарше тоже попадаются, но чаще вы. Все-таки жизненный опыт немало значит, и потом, у вас нет иммунитета...
— А что это значит? — не поняла я.
— В вас не формировали такого отношения к жизни, которое могло бы вас защитить. Надо предупреждать об опасностях — а вас, наоборот, соблазняют, чтобы попробовали все опасности на зуб. Кто-то не выживет, кто-то покалечится, зато никаких запретов! Вместо чести вам подсовывают понятия хитрости, вместо доброты — соперничество, конкуренцию. А вместо верности убеждениям — толерантность: дескать, любая точка зрения имеет право существовать. Любая. По такой теории каждый негодяй по-своему прав, и каждое преступление можно показать с наилучшей стороны! — Илария Павловна раскраснелась от волнения и несколько раз глубоко вздохнула. — Где уж тут молодому человеку сориентироваться...
— Кто же нас так неправильно учит? — спросила я. — Разве нам не хотят добра?
— Не всегда, дорогая. Конечно, родители хотят вам добра, но они сейчас по большей части тратят себя на то, чтобы вас просто прокормить. На воспитание уже сил не хватает. А учителя бывают разными: кто выкладывается, а кто на часы смотрит, скорей бы прошел урок...
— Но ведь и они не желают нам вреда!
— Действительно, не желают. Во всяком случае, чаще всего. Но теперь мы подошли к главному: существует еще дух времени, средства массовой информации, популярные в обществе идеи. И вот тут-то, увы! — можно обжечься, как мотылек о свечку.
— Значит, все у нас плохо? — грустно спросила я.