Путь к океану (сборник)

Неприятельские шлюпки шли, как на гонках.

Впереди летела шестерка с брига. На носу стоял с ружьем наперевес здоровенный смуглый парень с красной повязкой на черных кудрях и два матроса в бескозырках с алыми помпонами. Шлюпкой правил стоя сухопарый лейтенант с узким желтым лицом. Придерживая ногами румпель и пригнувшись вперед, покачиваясь в такт толчкам весел, он, подняв дулом кверху пистолет, кричал звонким голосом:

–Ne tirez pas, mes braves! Ne tirez pas! Il faut les prendre vivants![89].

– Ca va, mon lieutenant![90] – отвечал матрос с красной повязкой на голове.

Шлюпка, лихо разворачиваясь, подходила вдоль борта.

– Вот мы их и подшибем, – сквозь зубы сказал Усов, и с силой пущенный кирпич, загудев, полетел в голову черноволосому.

К счастью для него, кирпич только вскользь задел его по черепу. Но сила удара была такова, что моряк, выронив ружье, без звука кувырнулся в бот.

– A, vieux chameau![91] – закричал лейтенант и вы­стрелил в боцмана.

Пуля оторвала кусок уха, седые бакенбарды ста­рика залились кровью.

– Вот тебе за дядю! – И кирпич, брошенный Удаловым, угодил прямо в грудь лейтенанту.

Ноги его мелькнули в воздухе, раздался всплеск/ Двое гребцов сейчас же бросились за ним в воду, остальные прыгнули в закачавшийся бот. Там вспых­нула жаркая, неравная рукопашная схватка. Удалов, боцман и Бледных, выпустив свои «заряды», отчаянно дрались кулаками, но силы были слишком не равны. Одна за другой подваливали шлюпки, и скоро все чет­веро русских моряков были связаны, спеленаты, как младенцы, и положены на дно двух шлюпок с брига «Obligado». Бот взяли на буксир, и флотилия пошла к кораблям. Мокрый лейтенант, воинский пыл которого после купанья значительно остыл, правил шлюпкой, где лежали Удалов и Усов с залитым кровью лицом. Но и победители, однако, почти все были покрыты си­няками, а двое прополаскивали разбитые зубы мор­ской водой.

Удалов, лежа на дне, отдышавшись после схват­ки, сосредоточенно уставился на курчавого смуглого матроса, на красной повязке которого темными пятнами проступала кровь. Болезненно морща красивое лицо, он то и дело смачивал голову водой.

– Мусью, а мусью! – обратился к нему Удалов.

– Oui? – вежливо обернулся тот.

– Как угощенье-то, по вкусу ли? – озабоченно спросил Удалов, кивая подбородком на его голову. Тот недоумевающе поднял брови.

– Бламанже-то, бламанже рюс, са ва? Бьен? – усмехаясь, продолжал Удалов. – Закусон, значит, как оно, бьен?

– C'est ca?[92] – догадался француз, указывая на свою рану. – Merci, vous кtes bien aimable. Je me suis regalй de votre bonne chйre. Etes vous content pour votre part?[93]

И, добродушно смеясь, француз указал на затек­ший глаз Удалова.

Тот фыркнул.

– Дя, а дя! – давясь смехом, повернул Удалов го­лову к боцману. – А ведь понял! Здорово я могу по-ихнему? Понял ведь! Угостили, говорит, мерси, рыгале от вашего угощенья напало, а?.. Обходительный народ!

– Да побойсь ты бога, ирод! – прохрипел ста­рик. – Везут его, как свинью связанную, а он смешки строит.

3

Русских моряков привезли на бриг и, развязав, отвели в каюту. Там их заперли и к дверям приста­вили часовых. В тесной каюте было темно, иллюмина­тор был закрыт по-штормовому.

– Чего с нами сделают, господин боцман? – роб­ко, шепелявя, спросил Попов. В свалке ему выбили два зуба.

– Чего бог даст, заячья твоя душа, – отвечал старик.

Попов виновато опустил глаза и покраснел.

– Так ить его сила, а мы безоружные, – пробор­мотал он снова.

– Вот что, ребята! – внушительно сказал боц­ман. – Что бы там ни было, присягу не забывать! Ежели насчет крепости и прочего спрос начнут, отве­чать всем в одно: служили, мол, на дальнем кордоне и знать ничего не знаем. Только-де знаем, что боль­шой силы сикурс должен в Петропавловск подойти. Понятно?

– Понятно. Не подкачаем, дядя Усов, – за всех отвечал Удалов.

– То-то, понятно, шалопут! Счастье твое, что те­бе неприятель рожу поуродовал, а то всыпал бы я тебе за «дядю».

– Я ведь шутейно, – сказал Удалов и фыркнул. – Оно и вас, господин боцман, бог счастьем не обо­шел, – не удержался он.

Боцман сердито нахмурил брови, но в это время дверь в каюту отворилась и вошли офицер и два матроса. Судя по бинтам, ящику с медикаментами, та­зу и кувшину с водой, это был врач. Он перевязал Усова, дал примочек остальным.

После этого русских моряков возили на фрегат «La Force» для допроса к адмиралу, но никаких по­казаний, кроме тех, о которых они условились зара­нее, от них не получили.

Вечером пленным дали ужин и по кружке вина, а после вечерней зари им сделал поверку лейтенант, захвативший их в плен. Он вошел в каюту в сопро­вождении двух вооруженных матросов, которые, не помещаясь в каюте, стали в дверях. Один из них при­поднял над головой фонарь. Лейтенант держался ру­кой за грудь и изредка сплевывал в белый платок.

– Видать, и на этого рыгале напало, – подмигнул Удалов.

Пленные засмеялись, а лейтенант сердито посмот­рел на Удалова и, обернувшись к караулу, спросил:

– C'est lui qui m'a frappe?[94]

– Oui, mon lieutenant[95], – сказал один из матросов.