Путь к океану (сборник)

– Видали, значит? – обрадовался Ермаков. – Ну, эту ночь спал я, прямо скажу, неважно. Все думал, как жить будем... Как ребята, – не начнут ли на сво­боде озорничать, не отобьются ли от рук?.. Ну, однако, все обошлось. Как с утра начался распорядок, так я шкот и румпель из рук уж не выпускал. Признали меня ребята за командира. Помня ваши слова, решил я первым делом, от всяких недобрых людей обере­гаясь, устроить себе острожек. Обмозговали мы это дело с Маметкулом и вот, значит, как изволили ви­деть, все в этом роде и устроили до снега. Правда, уже в заморозки пришлось кончать. Зиму мы прожили, и не заметили как. И вот пришла весна, и стали мы поджидать, что за нами судно придет. Ждем-пождем, а судна все нет. Тут от этого ожидания и работы все остановились и порядок упал. Чего, мол, стараться, коли вот-вот нас вовсе отсюда вызволят? Но, между прочим, судна все нет как нет, а мы уж и провиант весь приели. Ребята ходят, затянув пояса, и с лица спали. А уж и май прошел, июнь на дворе. Неладно дело, хоть пропадай. Которые еще бродят кой-как, а Маметкул, Нефедов, Пупков уж и с коек перестали вставать. Вижу я, что надо ребят выручать, и пошел я к старосте здешнему, к Ванагу. Шел я, прямо ска­жу, не час и не два, а все полдня. Иду – от ветра ша­таюсь. Пройду кабельтов, сяду. Сижу, сижу и думаю: вставать, мол, все равно надо, Иваныч. Встану да опять и иду, а что кругом меня, то прямо как в маре­ве, аж в голове гудет. Немудрено ведь, сколько дней не евши. Добрел я до мызы Ванага, смотрю – и он сам вот он. Ходит по саду в колпаке с кисточкой да яблони свои осматривает. Я подошел к ограде, поздо­ровался и за кол держусь, потому стоять мне труд­но, в голове кружение и в глазах вроде мушки. Он эдак приветливо со мною обошелся, колпак за кис­точку приподнял: здравствуй-де, Ермаков. Я ему, ко­нечно, объясняю все дело и прошу, не может ли он нам ссудить продовольствия до прихода судна, а луч­ше прямо месяца на два, на семь душ, из денного матросского рациона исходя. Казна-де за нас сполна заплатит, а мы, конечно, будем оченно благодарны. Смотрю, мой Ванаг распушился, надулся, как голубь перед голубкою, и уже на меня через губу глядит. «Что же это вы, говорит, господин Ермаков? Может, полагаете, что я вам оберштер-кригс-комиссар? Я и так вашему мичману предостаточную сумму под его квитанцию предоставил, и вы на сие чуть ли не цель­ный год кормились. И я же всю вашу команду отпра­вил на материк. А что-то пока не видно, чтобы мне за сии мои труды и убытки заплатили». Я отвечаю: «Не может, мол, того статься, чтобы наше отечество у вас, у Ванага, в долгу осталось. Небось кой-как наскребут еще денег в казне, чтобы расквитаться, мо­жет, даже самим на прожиток останется».

– Молодец! – перебил его Гвоздев.

– Обидно мне показалось, господин лейтенант. А он еще эдак попушистее сделался и говорит: «Я, гос­подин матрос Ермаков, шутить не люблю и шутки пло­хо понимаю. А скажите лучше, сколько вас душ?» – «Семь, отвечаю, я уж и раньше вам сказал». – «Так вот, – говорит Ванаг, – чем так вам там сидеть и да­ром небо коптить, идите ко мне работать за пропитание. Авось не объедите, а работы у меня на всех на вас хватит». И посмеивается, толстая рожа, эдак неуважительно. Ах, ты, думаю, неладно как получи­лось. Даже в жар меня бросило. Я ему и говорю: «Мы работы не боимся, небо коптим не даром и без де­ла не сидим, но только мы российского флота матро­сы, при своей присяжной должности состоим, и в батраки к тебе идти нам невместно». И в сердцах повер­нулся и пошел эдак быстро, и откуда сила взялась. Он было меня окликать, а я иду, не оглядываюсь, да про себя всячески, конечно, выражаюсь.

– Это ты правильно, Ермаков, что ушел!.. Экая сволочь толстопузая! – вскричал лейтенант.

– Настоящий кровопивец этот Ванаг, – продол­жал Ермаков. – Отец его побогаче был прочих и от­правил его в Ревель мальчонкой еще в обучение. Там он и в русском языке понаторел. Вернулся – и незна­мо как через несколько лет уж все его земляки ему должны-передолжны и у него по струнке ходят. Глав­ная их добыча рыба, да и землицей, конечно, они то­же занимаются, а остров отовсюду далеко, и сбывать им свое или что там купить трудно. Так этот Ванаг судно себе завел. Все, что им требуется, на этом суд­не привозит, других купцов отвадил и так земляками своими овладел, что только диву даешься...

– Ну, черт с ним, с Ванагом!.. Как же вы из ва­шей беды выпутались? – перебил Ермакова лейте­нант.

– Ну, иду я, – можно сказать, не иду, а бегу. Вбе­жал я в деревню, а вечерело – все крестьянство рабо­ту покончило. Гляжу – Густ и мужики здешние на бревнах сидят, покуривают. Тут мне опять в ноги всту­пило, зашатало меня, и в глазах мухи, едва я до этих бревен дотащился. «Здравствуйте, говорю, почтен­ные». И рядом с Густом сел. Табачный дым на меня несет, и я прямо им надышаться не могу. Давно уж у нас курево кончилось. Табачку мне Густ предло­жил, я закурил, да и...

Ермаков в смущении остановился.

– Что же ты, продолжай, – сказал Гвоздев.

– Совестно, сударь.