– Молодцы! – похвалил Гвоздев. – Не сидели сложа руки... Вишь ты, десятин пять обработали! Когда я отсюда уезжал, здесь только трава росла по пояс... Да где же сами наши земледельцы?
– Небось дрыхнут, сударь, – насмешливо сказал загребной. – Чего им? Начальства при них нету.
Гвоздев промолчал. В следующее мгновение ему открылся вид на «редут». Вал был покрыт зеленым дерном. Русский флаг развевался на сигнальной мачте, мосток через ров был поднят, и за плетеными турами бруствера виднелись пушки.
– Смотри ты, какую фортецию соорудили! – восхищенно сказал Гвоздев, а гребцы от удивления сбились с такта. – Нажимай веселей, ребята! – нетерпеливо добавил лейтенант и с тревожным недоумением приставил к глазу зрительную трубу.
– Да куда же девались люди? – пробормотал он.
В трубу Гвоздев заметил, что за бруствером кто-то, несомненно, есть, он мог различить то шапку, то руку с фитилем. Судя по всему, люди притаились за бруствером у заряженных пушек.
Высадившись на берег, Гвоздев, Бахметев и человек пятнадцать матросов направились вверх по зеленому склону к «редуту».
Звонкий собачий лай приветствовал их приближение. По зеленому валу, перепрыгивая через амбразуры, носилась небольшая черная собачонка, яростно лаявшая на приближающихся людей. Но за бруствером по-прежнему не было никакого движения. Гвоздеву стало не по себе.
«Черт его знает, что там такое? – подумал он. – Вот как шарахнут по нас картечью – и царствие нам небесное...»
Но тут в амбразуре, над дулом пушки, появился человек и прокричал в рупор:
– Стань все на месте, а то картечью! Что за люди и зачем к нам идете?
Гвоздев узнал Ермакова, но на всякий случай приказал своим остановиться.
– Иваныч, здравствуй! – крикнул он. – Хорошо же ты встречаешь своего командира, нечего сказать!
Ермаков некоторое время молчал оторопело.
– Батюшка, Аникита Тимофеевич! Вы ли это, сударь? – закричал он, бросая рупор в сторону.
– Я, как видишь, – отвечал Гвоздев. – Может, ради старого знакомства не станешь в меня палить?
Все семь моряков показались над бруствером и на разные лады приветствовали Гвоздева. Ермаков провалился за вал, мостик опустился, бывший рулевой перебежал ров и кинулся навстречу Гвоздеву. Однако мостик тотчас поднялся, и все шесть остальных матросов не покинули своих боевых постов: видимо, Ермакова не оставляла подозрительность. Черная собачка, бегавшая до того по брустверу, не отставала от Ермакова, следуя за ним по пятам.
Гвоздев и все остальные бегом бросились навстречу Ермакову. Ему не удалось рапортовать Гвоздеву, как князю несколько лет назад. Матросы обступили его со всех сторон, а лейтенант крепко обнял Ермакова.
– Сударь... сударь... – проговорил до слез растроганный бывший рулевой и наклонился, стараясь поймать и поцеловать руку своего командира.
Черная собачка, видимо опасаясь за Ермакова, негодующе лаяла на Гвоздева и его спутников.
– Что же вы, идолы, чертовы дети, по своим хотели стрелять? – сердито спросил у Ермакова загребной. – С жиру, что ли, побесились? Вот всыплет вам сегодня наш боцман горячих на баке, сразу мозги станут на свое место.
– Ну, по разговору окончательно видать: свои, – улыбаясь, сказал Ермаков, по лицу которого все еще текли слезы.
– Да уж, само собой, не турки, – не унимался загребной. – Пошла ты прочь, клятая! –крикнул он на черную собачонку, норовившую куснуть его за ноги.
– Помолчи-ка, братец! – строго сказал ему Гвоздев. – А все же, Иваныч, в честь чего хотел ты нас угостить картечью?
– Ох, сударь, – отвечал Ермаков, – мы уж раз своим рассейским доверились, да обожглись... И второй раз нас хотели врасплох ночью взять, той же осенью. Вот, сударь, – он показал Гвоздеву изувеченную кисть правой руки со скрюченными пальцами и добавил: – Я-то легко отделался, а Петрову глаз пулей напрочь выворотили. Не знаю, как жив остался. Ежели бы не Жучка, – кивнул он на собаку, – всем бы нам не быть живыми. И ты на нее, почтенный, не махай, – строго сказал загребному Ермаков. – Она, брат, свое дело сполняет.
– Ну-ну, – удивился Гвоздев, – видно, вы тут, ребята, не как у родной мамки жили. Занятные у вас дела...
Окончательно убедившись, что на этот раз его окружают действительно свои и никакой измены нет, Ермаков крикнул на «редут», чтобы опустили мостик. Через минуту «островитяне» и вновь прибывшие моряки обнимались, хлопали друг друга по спинам и угощались табачком из дружелюбно раскрытых кисетов. Даже сердитый загребной сменил гнев на милость.
Как только миновал первый восторг встречи с земляками, «островитяне» столпились около своего бывшего мичмана. Один лишь Петров держался в сторонке, стыдясь показаться с повязкою, прикрывающей выбитый глаз.
Лейтенант объяснил, что он много лет прослужил на юге и, только вернувшись на Балтику, узнал, что матросы все еще на острове. Он расспрашивал «островитян» и шутил с ними, радуясь, что встретился с близкими и дорогими ему людьми.
Подозвав угрюмого Петрова, Гвоздев сказал, что нечего ему прятаться и стыдиться раны, полученной в бою за отечество.