Путь к океану (сборник)

Но вот скампавея, описав циркуляцию, с треском и грохотом врезалась носом в крутой борт накренив­шейся кочермы. Со стуком упал перекидной мостик, и морские гренадеры во главе с Гвоздевым перебежа­ли на палубу турецкого судна. Затрещали пистолет­ные и мушкетные выстрелы, палуба заволоклась дымом. Гвоздев, разрядивший свой пистолет, со шпагою в руке бросился на какого-то бородатого турка в длинной одежде, но тот, не принимая боя, упал на колени.

Кочерма была наводнена русскими моряками. Тур­ки сдались. Гребцы-казаки, оставив весла, рассыпа­лись по всем закоулкам судна. Они отбили крышки люков, закрывающих трюм, и оттуда на палубу, зве­ня цепями, крича и ликуя, вырвалась толпа оборван­ных изможденных людей.

Оказалось, что кочерма, принадлежавшая работорговцу Кафару-Али – тому бородатому турку, ко­торый упал на колени перед Гвоздевым, – пробира­лась из Козлова (Евпатории) в Варну.

Русские отряды генерала Ласси, ворвавшись в Крым, недавно разбили ханские войска под Карасу-базаром, и татары, опасаясь, что русские двинутся на Козлов, отдавали «ясырь»[115] и другое имущество за гроши. Кафар-Али до отказа заполнил свою кочерму дешевым товаром и, не рискуя пересекать море на перегруженном судне, отправился в путь вдоль побережья, надеясь проскочить мимо Кинбурнской косы под покровом ночи. Ослабевший ночью ветер нарушил его планы, и в предрассветном сумраке Кафар-Али увидел вдруг скампавею Гвоздева. Кочерма была за­хвачена после короткого боя. Роли переменились. С невольников сняли цепи, а в темный трюм были по­сажены закованные Кафар-Али, тридцать его головорезов-матросов и пятнадцать турецких аскеров[116], которые находились на судне в качестве охраны и конвоя.

Оказалось, русские моряки освободили более ста пятидесяти человек самых разных национальностей. В двух крошечных каютах, запертых на замок, нашли нескольких женщин, которые предназначались для константинопольских сералей и, как товар более цен­ный, содержались в лучших условиях. Здесь-то и по­знакомился Гвоздев со своей будущей женой. Среди этих пленниц оказалась панна Марыся Завадовская, а в переполненном трюме сидел ее брат-погодок. Они захвачены были шайкой конных татар, разгромивших имение их родителей на Волыни около года тому назад.

По возвращении в Очаков Гвоздев сдал пленных турок куда следовало, а освобожденные невольники были заново экипированы за счет добычи, взятой в Очакове. Часть из них поступила в армию (брат пан­ны Марыси, восемнадцатилетний Ендрусь, пошел в гу­сарский полк), а прочие на той же скампавее были отправлены вверх по Днепру, на родину. Гвоздев и панна Марыся полюбили друг друга, и вскоре, когда флот стал на зимнюю стоянку, состоялась свадьба. Брак был на редкость счастливым и удачным. Моло­дые супруги горячо любили друг друга, и время не ослабляло силы их чувства.

Весною 1740 года Гвоздев вернулся в Балтийский флот. Теперь это был не юный мичман, впервые столк­нувшийся со всей суровостью морской службы, а бое­вой и заслуженный лейтенант.

Прибыв в Петербург, Аникита Тимофеевич вместе со своей миловидною женою осматривал столицу, удивляясь переменам, которые произошли в городе за время его отсутствия. Панна Марыся восхищалась но­выми дворцами вельмож, высившимися на берегах каналов, и с подобающей в таком важном деле серьезностью изучала туалеты придворных модниц на прогулках в Летнем саду.

Но отнюдь не с меньшим интересом рассматрива­ла она военные суда, стоящие на Неве. Она торопила Гвоздева, упрашивая отвезти ее скорее в Кронштадт. Ей не терпелось увидеть настоящие боевые корабли, военную гавань, порт – места, где протекала юность ее обожаемого мужа, где обучался он морскому делу и приобрел опыт и познания, благодаря которым пан­на Марыся, ее брат и десятки других несчастных плен­ников спасены были от страшной участи.

Гвоздев не один раз подробно рассказывал жене о крушении «Принцессы Анны». Несмотря на мно­жество приключений и опасностей, испытанных им в последующие годы, это первое суровое испытание ос­тавило глубокий след в его душе. С уважением и лю­бовью вспоминал он Капитона Иванова, Ермакова, Петрова и других товарищей по несчастью, которые научили его понимать и высоко ценить русского мат­роса.

У панны Марыси было живое воображение, и она ярко представляла себе все пережитое мичманом. Но отношение Гвоздева к своим матросам ее удивляло. Всем воспитанием своим она приучена была свысока относиться к подлому народу[117], и ей казалось, что матросы с «Принцессы Анны» были, наверное, какими-то особенными людьми. Ей очень хотелось посмот­реть на них, и она просила Гвоздева разыскать Ер­макова и других, когда они будут в Кронштадте.

– А что же, Машенька, – улыбаясь, спросил Гвоздев (он называл свою жену русским именем), – может, и князя Борода-Капустина тебе сыскать? Может, сия персона тебе тоже любопытна?

– Нет, – сердито отвечала панна Марыся, – ни за что не хочу видеть этого вора и труса!