Путь к океану (сборник)

– А что, князь, покойный-то государь прав был, что не пускал тебя выше унтер-лейтенантского чина. Судном командовать – это не за пуншем посиживать...

О князе состоялось такое решение суда: «Хотя в сем деле прямой вины его не усмотрено, поелику, бу­дучи больным, службы отправлять он не мог, но по некоторым обстоятельствам полагать должно, что над­лежащего смотрения за порядком на судне, как то доброму и в своем деле искусному капитану надлежало бы, оный князь не оказал, а все доверил лейтенанту Пеппергорну, каковой и погубил судно, что и след­ствием подтверждается, а посему вышереченного князя Борода-Капустина Митрофана, на тридцати­летнюю его в российском флоте службу не взирая, со­гнать со службы домой без пенсиона и прочих льгот».

«От флота мичман Гвоздев, – говорилось далее, – хотя он и поступил, не сообразуясь с регламен­том, изменив курс судна самовольно, за что его по уставу надлежало после жестокого на теле истязания разжаловать в матросы навечно, но как оный мичман регламент преступил не для самовольства и глупости, а к отвращению несчастья с судном, а далее при кру­шении бригантины, по вине лейтенанта Пеппергорна произошедшем, оный мичман Гвоздев показал свое немалое искусство и неустрашимость, почему един­ственно и спасены команда и корабельное имущество, по сей причине мичмана Гвоздева от всякого штрафо­вания освободить и оставить в службе тем же чином».

О матросах старый моряк Сенявин решил так:

«Прочим морским служителям бригантины «Принцесса Анна» объявить, что поступали они, как и надлежит добрым и усердным людям, с их присяж­ною должностью сообразно. И как оные морские слу­жители, государево имущество спасая, свое достояние, почитай, все потеряли – наградить их полугодовым жалованьем».

Мичман вышел из темного и сырого зала суда как бы вновь народившимся на свет. Веселою гурьбою вы­шли вслед за ним и матросы. Даже князь приобод­рился и улыбался во весь свой широкий рот. Куда девалась его старческая дряхлость!

– Живем, мичман! – весело подмигнув, сказал он Гвоздеву. – Довольно в хомуте ходить. Поеду в дерев­ню на зеленую травушку! Прощай, мичман! – И, да­же не пожав руки своему спасителю, князь свернул в ближайший переулок и скрылся из глаз.

Несмотря на благоприятное решение военно-мор­ского суда, карьера мичмана была подпорчена. На нем лежало некое пятно, которое можно было снять только подвигом, многогодней добросовестной служ­бой или же... протекцией. Но протекции у Гвоздева не имелось...

Мичман был переведен на Каспийское море, где ему отдали под команду небольшой старый гекбот, на котором он должен был охранять рыбные про­мыслы от набегов туркмен на их «косящатых» лодках. Но эта служба мичмана продолжалась недолго. На­чалась война с турками, и мичмана перевели в Брянск, где строилась Днепровская флотилия, которая должна была принять участие в войне.

Так шли годы.

Он женился на миловидной белокурой польке, и история его женитьбы была не совсем обычна.

В 1737 году, после взятия Очакова, скампавея[113], ко­торой командовал Гвоздев, крейсировала в море, за Кинбурнокою косою.

Всю ночь Гвоздев продержался под парусами вда­ли от берегов. Гребцы, – не каторжники, как води­лось обычно в те времена, а украинские казаки, – отсыпались на банках и под банками, набираясь сил на долгий трудовой день. Для мичмана, привыкшего к белым ночам в эту пору года, южная тьма казалась необычайно долгой. Ему не спалось, и хоть это была не его вахта, но он посиживал подле рулевых, мечтая неведомо о чем и слушая журчанье воды у бортов и за кормою. Ветра почти не было. Небо начинало свет­леть на востоке, ветерок стал усиливаться. И вот тут-то, в предутреннем сумраке, часовые увидели в не­скольких кабельтовых от скампавеи силуэт судна. Прозвучала тревога, гребцы, еще неловкие со сна, то­ропливо разобрали весла, морские гренадеры заняли свои боевые места, засветились фитили канониров.

Светало быстро, и Гвоздев убедился, что судно – большая турецкая кочерма[114].

На кочерме тоже заметили опасное соседство. Над сонным морем прокатился гортанный переклик ту­рок. Кочерма выкинула шестнадцать длинных весел, повернула по ветру и пошла наутек. Но легкая скам­павея быстро настигала тяжелую перегруженную кочерму.

На скампавее весла гнулись под рывками гребцов, сонливость которых сменилась необычайной энергией: предстояла хорошая пожива.

Суда быстро сближались.

В утреннем воздухе как-то влажно, глуховато про­звучали пушечные выстрелы. Гвоздев вдруг заметил, что голубовато-белые клубы дыма стали розовыми. Утренняя заря осияла небо и море.

Турки не собирались сдаваться. Уже одно турецкое ядро прорвало парус скампавеи, и упругий утренний ветер располосовал его в клочья.