Мне вновь ставят градусник. Ирина мама смотрит на него с мольбой, но ртуть упрямо ползет вверх.
— «Скорую» вызывай, а то и впрямь сейчас помрет, — все же решается бабка.
— Вы не бойтесь, я вас не выдам, скажу сама, — шепчу я, видя, что она колеблется. Мне очень плохо, и я надеюсь на эту «скорую». Но «скорая» не спешит, и моя надежда гаснет. Когда меня доставили в больницу, она погасла совсем.
По кивку какой-то сонной фигуры в приемном покое санитары свалили меня в коридоре на кровать без одеяла и простыней возле разбитого окна, из которого страшно дуло.
— Все, конец, — подумала я, и почему-то ко мне вернулось присутствие духа. — Скажите, пожалуйста, — обратилась я к проходящей мимо медсестре низким «маминым» голосом, — у вас здесь кто-нибудь выздоравливает?
Она ошалело уставилась на меня.
— Нет, со мной все ясно, — продолжала я, — я, конечно, умру, но все же, есть такие, что выздоравливают?
— Есть, выздоравливают, а как же, — пролепетала она и стремительно куда-то побежала. Однако уже через несколько минут вернулась и вместе с доставившими меня санитарами перевезла в операционную и доложила:
— Я позвонила Виктору Карловичу, он сейчас придет. Что же вы сразу не сказали, кто вы?
Действительно, минут через 10 появился симпатичный старый доктор и устранил последствия бабкиной медицины.
— А ведь ты, милочка, можно сказать с того света вернулась. Вовремя ты мне позвонила, Люся.
— Я бы раньше позвонила, кабы знала, что она племянница депутата, — простодушно ответила сестра.
Ах, вон что! Вот, оказывается, за кого она меня приняла. Но почему племянница? Какого депутата? Этой загадки я так и не разгадала. И все же спасибо доставшемуся от мамы низкому голосу и собственной интуиции. Меня перевели в нормальную палату, а через три дня я вернулась в Москву.
В детстве в нашу жизнь входят сказки. Наивный прекрасный мир, где все четко разграничено: злое злым, доброе добрым, и они обязательно победят. Ну, а в жизни все перепутано: злые иногда совершают благородные поступки, добрые и любящие тебя предают.
Вот хотя бы мои соседи. Я знаю, что они хотят завладеть моей комнатой, наперебой строчат на меня доносы, но Надя, гражданская жена Поначевного, жалеет и заботится обо мне, когда я, еще слабая и больная, возвращаюсь из Мичуринска, а ее муж через несколько лет (правда, после XX съезда) будет с удовольствием нянчить моего ребенка.
Ну, а я сама? Я люблю Юру, но всегда ли я веду себя по отношению к нему даже не безупречно — достойно.
Однажды за завтраком раздается телефонный звонок. Снимаю трубку — Андрей.
— Ты где?
— В Москве. В Александровском саду. Придешь?
— Конечно, приду. Сейчас. Немедленно.
Поворачиваюсь — и вижу глаза Юры, в них боль, но я ничего не делаю, чтобы хотя бы ее смягчить. Одеваюсь. Ухожу.
Андрей ждет меня с нетерпением. Он возмужал, но хотя несколько «омужичился», по-своему красив. Разговор идет какой-то пустячный и вдруг:
— А ты могла бы вернуться ко мне?
— Но… Но я в общем-то замужем. А знаешь, приходи к нам сегодня вечером, я вас познакомлю.
— Думаешь, он позволит?
Что значит позволит? Мне никто ничего запретить не может.
Подло я себя повела, если вдуматься. И в сущности своим «независимым кокетством» я предавала нашу любовь. Знаю, Юра так бы не поступил. Никогда.
Вечером мы сидим втроем. Юра как всегда молчалив, сдержанно-приветлив, я неестественно оживлена, Андрей в тон мне рассказывает бородатые анекдоты и все время предлагает выпить. О выпивке он позаботился основательно: на столе штук пять бутылок. Но пьет, главным образом, он один, не очень-то склеивается наша компания. Наконец, часа через два Андрей небрежно произносит:
— Да, там на улице меня девчонка ждет, собственно, не девчонка, а вроде как бы жена, может, сходить за ней?..
— Как — ждет на улице? Твоя жена? Но ведь дождь проливной!
Я опрометью бросаюсь на улицу. Прямо под нашими окнами насквозь мокрая молодая женщина с огромным животом.
— Здравствуйте, вы жена Андрея? Я — Роксана. — И слышу в ответ:
— Если бы вы знали, как я вас ненавижу!
— За что?!
— А что бы вы чувствовали, если бы ваш муж каждый день говорил, что женился на тебе только потому, что ты похожа на какую-то там Роксану, и упрекал за то, что недостаточно похожа?
Я привела Иру домой, отправила в ванную, переодела и только тогда как следует разглядела:
— Да ты на меня похожа, как апельсин на картошку, ты же красавица!
И в самом деле. Светло-русая, тяжелой короной вокруг головы коса, точеные нос, губы и огромные серо-синие глаза — как можно нас сравнивать! Даже беременность ее не портила: и стан, и ноги — все при ней.
Я попросила налить вина и подняла тост за благородство, которое считаю высшим достоинством каждого человека, но прежде всего мужчины. Я смотрела на Юру. Я любила его бесконечно…