Путь к себе. О маме Наталии Сац, любви, исканиях, театре

А наша с ним жизнь продолжалась — бедная, беспечная, счастливая. Свои нищенские стипендии мы получали почти одновременно и тут же закупали на месяц сахар, подсолнечное масло и картошку. Откладывали что-то на хлеб и оплату квартирных счетов, а оставшееся проматывали за четыре-пять дней, посещая театры, коктейль-холл, выставки, — сколько мы всего повидали талантливого, незабываемого!

Между тем пришла весна, время экзаменов, у меня обычных, у Юры выпускных. После экзаменов и заключительных студенческих спектаклей ему было вручено свидетельство об окончании театрального училища с правом работать в качестве профессионального артиста в любом театре нашей необъятной родины. Но этот театр надо было найти самому.

Пути-перепутья. Куда вы нас забрасываете? И почему именно так, а не иначе распоряжается нами судьба?

Юра пробовался в три театра, брали его в два. Первый, гастрольный, предложил хороший оклад и хорошие роли, но выяснилось, что театр 8 месяцев в году в разъездах. Второй — Центральный детский: на самое скромное положение, во вспомогательный состав. Но он и я были рады и этому.

Конечно, если бы руководство театра знало, что этот красивый способный выпускник театрального училища — зять Наталии Сац, основавшей театр, которого они ее лишили, они бы его никогда не взяли. Думаю, что и он, если бы знал, как скажется «клеймо» зятя на его актерской будущности, сам бы в этот театр не пошел. Но, что случилось, то случилось. Судьба.

А моя судьба привела меня в 519-ю школу Кировского района города Москвы. Впервые я перешагнула ее порог в тот день, когда в институте был выпускной вечер. Он начинался в семь вечера, встреча с директором школы была назначена на три дня. За пятнадцать минут до этого я уже была на месте. Но директор был занят: в кабинет входили и выходили учителя, большей частью возбужденные, требующие в отношении кого-то немедленно принять меры. Часа полтора спустя, наконец, пригласили меня. Но не успел начаться разговор, как в кабинет вошла молодая интересная женщина с классным журналом в руках (это была завуч) и стала выговаривать директору за то, что он кого-то не аттестовал и этим «испортил всю картину» — и директор так смущенно оправдывался, будто он вовсе не директор, а нашкодивший третьеклассник. Этот разговор прервала вбежавшая учительница с возгласом:

— Ну, скажите на милость, что я должна выводить Зайцеву, если у него подряд четыре двойки?

— Зайцеву? — переспросила завуч. — Ну, конечно, тройку.

Наконец-таки мы остались вдвоем. Директор облегченно вздохнул, потом стал любезно расспрашивать меня обо всем, а затем заговорил о трудностях педагогической профессии, в которой, как стало ясно из его рассуждений, самое главное не прибегать к «последней мере». Теория «предпоследней меры» была его коньком. Позже, когда он «садился на него» на педсоветах, все мы тяжело вздыхали, осознавая, что это всерьез и надолго. Но там все же кто-нибудь (чаще всего завуч) его «угомонял», а тут перед молоденькой учительницей он говорил часа три.

На выпускной вечер я явилась в десятом часу. Меня встретили общим гулом и громкими возгласами:

— Ну, наконец-то! Позже не могла? Налейте ей штрафную!

Но мне и самой было обидно: за два года я успела привязаться и к сокурсникам, и ко многим преподавателям, среди них были чудесные люди и превосходные профессионалы. «С горя» я первый раз в жизни выпила все, что мне поднесли с разных сторон, потом посмотрела вокруг и сказала:

— А что это вы все качаетесь? Пьяные, что ли? Ну, неважно, я танцевать хочу, — и изобразила нечто вроде книксена, приглашая на вальс милейшего и мудрейшего Александра Адамовича, нашего историка. Тот взглянул на меня в крайнем изумлении, но приглашение принял и даже прошелся со мной в вальсе несколько тактов, после чего вручил Юре, который чуть ли не на руках доставил меня домой.

Да, знакомство с 519-й школой было как первый блин — комом. Однако это оказались только цветочки, а вот ягодки…

Первое сентября. Я учительница, а вот мои ученики: 40 мальчишек, пятиклассников, отдельной стайкой на школьном дворе. Рядом много других стаек, при каждой, как я, классный руководитель. Звенит звонок. Я иду на свой самый первый урок.

Неприятности начались, как только они сели, а вернее, стали «делить места». Один только хочет сесть, другой его отпихивает и кричит:

— Роксана Николаевна, скажите ему, я тут в прошлом году сидел.

— Нет, это я сидел, ему скажите!

— Ой! А Колька мне книжки порвал!

— А он первый полез, вот как дам!..

Все это — спектакль, устроенный специально. Я прекрасно это понимаю, но ничего не могу поделать, а они, видя это, распоясываются окончательно. Сорок пять минут кажутся мне вечностью и заканчиваются полным триумфом сорванцов. Один из них под конец лихо отплясывает на моем учительском столе, остальные в упоении гогочут…

Звонок. Бреду в учительскую.

— Ну, как? — спрашивает завуч Зоя Дмитриевна и по моему лицу понимает, что плохо.

— Пойдемте в мой кабинет, не надо, чтобы вас сейчас видели другие учителя, — она уводит меня к себе и плотно закрывает дверь.