Путь к социализму: пройденный и непройденный. От Октябрьской революции к тупику «перестройки»

Однако разница заключается в том, что действия государственных чиновников «на Востоке» выступают единственной формой объединения хозяйственной деятельности отдельных общин — и как раз отсюда вытекает их деспотическая власть и деспотичность фигуры государя. В социалистическом плановом хозяйстве чиновник лишь посредник (помощник — хотя и стремящийся монополизировать выгоды своего положения) во взаимодействии звеньев общественного разделения труда, которое существует независимо от них. Это взаимодействие не порождается усилиями чиновника, а лишь определенным образом организуется им, в то время как совместные работы на Востоке именно что инициируются государственной властью. Чиновники там не подменяют добровольную кооперацию отдельных общин между собой и не надстраиваются над нею, они принудительно формируют эту кооперацию. Мы имеем дело с разными системами производственных отношений, хотя и там, и там чиновники выступают как необходимые звенья хозяйственного механизма.

Не следует предаваться иллюзиям, что системы, основанные на классической частной собственности, свободны от аналогичных отношений. Перераспределительные функции чиновников на Западе охватывают от 30 до 60% ВВП. Управляющие структуры корпораций, а не только государственные чиновники, концентрируют в своих руках немалую власть, и эта власть прямо вытекает из тех экономических отношений, которые обеспечивают им контроль над собственностью. Собственность рождает власть, а не наоборот.

Поэтому проблема социальной природы бюрократии в системе советского типа требует ответа на вопрос о том, в какой мере объективно необходимые функции хозяйственного управления были монополизированы и узурпированы бюрократией, то есть в какой мере произошло расчленение «свободной и равной ассоциации тружеников» на пассивных работников и хозяйствующих чиновников. В Советской России этот процесс развивался постепенно, но уже в 20-е годы тенденция социального расслоения по этой линии проявилась явным образом. Однако ситуация здесь существенно отлична от «азиатского способа производства», где чиновники в значительной мере совпадают с господствующим классом потому, что являются в общегосударственном (да и в провинциальном) масштабе единственной силой, генерирующей межобщинные хозяйственные связи и межобщинную координацию работ. Советская бюрократия не создает кооперацию труда между звеньями общественного разделения труда в промышленности и сельском хозяйстве, а лишь оформляет и корректирует существующие экономические связи тем или иным образом.

Поэтому советская бюрократия не обладает изначальной монополией на осуществление этих хозяйственных функций, как и связанных с ними функций присвоения, а лишь ведет борьбу за завоевание этой монополии, за полную узурпацию этих функций в своих руках. Национализация основных средств производства и сосредоточение руководства экономикой в руках государства создали ситуацию, при которой советская бюрократия получила возможность в исторической перспективе захватить функции господствующего класса2. Но эта возможность зависела не столько от самого факта решающей роли государства в управлении советским хозяйством, сколько от того, в какой мере организованный рабочий класс окажется способен (или неспособен) принять самостоятельное участие в осуществлении как функций государственного управления хозяйством, так и функций общественного самоуправления.

Однако в 20-е годы советская бюрократия еще не может быть названа классом в собственном смысле слова, и даже классом, выступающим в форме сословия. Административная власть этой бюрократии не была следствием занимаемого ею социально-экономического положения, наоборот — ее социально-экономическое положение вытекало из занимаемых административных постов и с их утратой моментально менялось. Административные прерогативы бюрократии не передавались по наследству. Внутри бюрократической элиты, несмотря на все захваченные ею для себя привилегии, действовали механизмы идеологического самоограничения (хотя бы в форме жесткого ранжирования привилегий), и существовал консенсус относительно принципов экономической политики, включавших элементы компромисса с интересами рабочего класса (поддержание системы социальных льгот и гарантий для трудящегося населения, в первую очередь — для рабочего класса, императивная необходимость решать задачи роста реальных доходов и т. д.). Лишь к концу существования советской системы бюрократия приблизилась к эмансипации от этих ограничений, двигаясь к превращению в класс, но так и не перешла этой грани.