Путь к свободе: О зависимости от вещей, людей и мнений

Поэтому человека, который только начал свое движение ко Христу, мы не должны отлучать от Чаши. То же самое касается поста. Да, христианин, в нашей традиции, готовясь ко причащению, постится. Но если он болен, мы не требуем от него поста перед причащением. Может ведь быть и так: человек подготовился, потому что ему кто-то рассказал, как надо готовиться ко Причастию, исповедовался впервые в жизни, но не постился, поскольку о необходимости поста ему никто не сказал. И я считаю, что такого человека тоже ни в коем случае не надо отлучать от Причастия — его надо допустить, также объяснив на будущее, как правильно готовиться — и в отношении поста, и в отношении молитвы, и в отношении исповеди. В этой ситуации надо выбирать то, что служит пользе человека.

То же самое касается тяжких смертных грехов. Да, непосредственно после совершения такого греха мы не должны допускать человека до Причастия, но опять-таки бывают исключительные ситуации. И эти исключения пастырская совесть священника должна ему подсказать. Не небрежение, не легкомысленное отношение, а именно его пастырская совесть и его желание спасения человека в какой-то момент могут дать ему почувствовать, что вот этого человека надо допустить до Причастия, потому что это поможет ему устоять и не падать больше в тот грех, о котором священник только что узнал от него на исповеди.

Есть такая книга, еще дореволюционная, достаточно известная и неоднократно переиздававшаяся, — «Письма Святогорца». В ней описывается эпизод, повествующий о некоем афонском старце, который пришел в Стамбул, видимо ради сбора помощи на монастырь, и остановился у своих родственников. В этой семье был молодой человек, достаточно легкомысленной жизни, который нашел доступ к гарему султана. С одной из наложниц султана у него возникли отношения. И этот молодой человек регулярно проникал в гарем, их незаконная связь продолжалась, и было понятно, что в какой-то момент это закончится, и закончится очень плачевно. Зная это, все переживали за него, но остановить его никак не могли. И вот старец вдруг говорит этому юноше: «Я тебя очень прошу, по уважению и по любви ко мне, как и я тебя люблю и уважаю, сегодня не ходи туда, куда ты обычно ходишь, а вместо этого пойди в храм и причастись. Сходи один раз, и я не буду больше тебе докучать этим». И молодой человек действительно по уважению к этому старцу, которому ему трудно было отказать, пошел и причастился. На следующий день повторяется та же история: старец его снова умоляет, просит, и он снова скрепя сердце вместо гарема отправляется в храм, причащается. Так продолжается два, три, четыре дня, и вдруг в юноше происходит какая-то перемена, и он говорит: «Я больше не пойду в гарем».

Получается, что этого человека, пребывающего в смертном грехе, даже толком не желающего Причастия, а просто по любви и по уважению согласившегося приступить к таинству, старец отправил причащаться, предусмотрев в этом возможность таким образом ему помочь. Дерзновение старца перед Богом заключалось в том, что он на себя взял это нарушение церковного правила.

Бывают и иные ситуации. В одной из книг архимандрита Херувима (Карамбеласа)[26] рассказывается об одном из афонских духовников, который был очень милостив, всех приходящих к нему на исповедь, будь то братия или миряне, посещающие Афон, очень легко прощал и разрешал от грехов, вопреки той епитимийной практике, которая была характерна для Святой Горы. По одной из старых традиций совершения таинства Исповеди этот духовник возлагал руку кающегося себе на шею и говорил: «Чадо, грехи твои на вые (т. е. шее) моей». И когда он умирал — а он действительно был хорошим, очень добрым человеком — у него страшно разнесло и раздуло шею. И люди, его знавшие, хоть и не осуждали его, все-таки со скорбью и с печалью вспоминали его практику исповеди.

К чему я об этом рассказываю? В отношении ко всему, что есть в Церкви, даже к таинствам, не просто допустима, а необходима определенная свобода, и труд священника заключается в том, чтобы ни к кому не подходить в этом отношении формально. Сказано о Господе, что Он трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит (Мф. 12, 20). И отношение священника к приходящим к нему людям должно быть примерно таким же. Надо понять, как не угасить, как не переломить, как, наоборот, помочь человеку хотя бы на ступенечку подняться выше.

Иногда ты человеку разрешишь что-то, и это станет для него преткновением в его труде, в его движении вперед, потому что он поймет, что не надо трудиться, что «можно и так». А в другой ситуации наоборот: твой отказ и твой формальный подход к человеку что-то в нем надломит, потому что его силы таковы, что его еще очень-очень долго надо просто подталкивать вперед и помогать ему делать буквально каждый шаг. Все точно так же, как и в деле воспитания детей.

Правила как необходимая школа