Юшко подпустил кавалерию на близкое расстояние и несколькими дружными залпами сбил сразу десятка полтора казаков. Правый фланг начал отступать, казаки спешивались, приготовлялись к атаке.
Трудно было отбивать неприятельские цепи, но благодаря хорошим бойницам, как будто специально вырезанным из плотного известнякового камня, весь день партизаны успешно отражали неприятеля. Не взяв партизан лобовыми атаками, белые затянули все их позиции в кольцо и к вечеру начали сильную орудийную стрельбу по каменоломням.
Весь хребет стал застилаться дымом. Взлетала фонтанами земля. Трудно становилось держаться на курганах, и люди выбегали из дыма и спускались в подземелье. Под беглый орудийный обстрел пехотные цепи белых несколько раз бросались в атаку и к ночи вплотную подошли к заходам с северо-западной стороны.
Последним отступал взвод Слесарева. Его рассекли пополам. Петька Шумный взял под свое командование одиннадцать человек, но ему уже нельзя было отступать к центру подземелья, куда ушли все партизаны.
На Шумного и его товарищей был такой натиск белогвардейцев, что они не могли добраться к тем заходам, которые соединялись с общим подземельем, где находились все партизаны. Пришлось вскочить в отдельный и неглубокий туннель. Отсюда было хорошо видно, как на поверхности метались белые, слышно было, как бесновались и орали офицеры. Когда стрельба кончилась и все затихло, офицеры заглядывали в заходы и кричали:
— Выходите, разбойники, все равно там подохнете!
Петька со всеми бойцами прижались за выступами туннеля в нескольких саженях от края. Белые не могли их видеть, а им из тьмы было видно перебегающих солдат и тревожные взлеты стрижей. Белогвардейцы боялись спускаться вниз, в темноту. Но два молодых офицера все-таки вскочили в заход и начали кричать:
— Эй, бандиты! Выходите, все равно вам теперь конец!
Партизаны затаили дыхание.
— Тут никого нет! — крикнул низенький офицер наверх, своим.
Подошли еще три офицера, и один, очень молоденький, стал говорить тонким голоском:
— Удивительно, господин капитан! Три часа шла канонада, у нас столько раненых, а у них никого! Это черт знает что такое! Как заколдованные!
— Перестаньте, прапорщик! Они своих раненых унесли в подземелье. Зверье!
— Тьфу, дикари! — брезгливо сказал прапорщик.
— Ну, ничего. Посидят несколько суток в темноте и смраде — сами вылезут! А не вылезут — задохнутся, как в Аджимушкае. Войну объявили! Безумные!
— Даю голову на отсечение, господин капитан, что больше десяти часов им не пробыть здесь.
— Да, да, у меня уже сейчас голова начинает болеть, — пожаловался капитан. — Это ведь мы в четырех-пяти саженях от поверхности, а что же в глубине?
— Эх, резануть бы этих дворянчиков! — шепнул Петька партизанам, но вдруг услышал голос капитана:
— Остапчук! Беги разыщи лампу или фонарь! У жителей возьми… Да захвати там старика из арестованных каменорезов. — И капитан выстрелил из нагана в темноту.
Партизаны насторожились.
— Ну, теперь всё! — простонал один партизан и зашаркал одеждой по сырой стене: — Идемте глубже, они сейчас пойдут на нас.
— Тише! Пристрелю!.. — гневно бросил Петька в темноту.
— Вперед, господа!
Каменорезы двигались ощупью вдоль стены, впереди офицеров, приближаясь к партизанам, которые затаив дыхание стояли за выступами.
— Не стрелять! — строго прошептал Шумный.
Он и Слюнько, выждав, пока каменорезы подошли к выступам, схватили вскрикнувших от испуга стариков и в одно мгновение исчезли в темноте.
— По офицерам пли! — скомандовал Петька.
Раздался выстрел, другой, третий. Белогвардейцы валились на землю. Капитан был ранен и, лежа на земле, все еще командовал и стрелял наудачу. Прицельный выстрел Слюнько — и капитан умолк.
— Ну что, поймали?! — кричал Слюнько. — Понюхали, чем пахнет?!
Белые не рисковали больше заходить в подземелье. Они до вечера бесновались наверху и непрерывно обстреливали все заходы.
Ночью каменорезы помогли партизанам пробраться по туннелям туда, где был весь отряд. Там они узнали, что все каменоломни окружены.
Дидов отдал приказ партизанам не стрелять из каменоломен.
Четыре дня белые подолгу стреляли в глухую темноту подземелья. На пятый они сняли осаду, полагая, что партизаны задохлись, как это было в Аджимушкае.
Был воскресный день. В селе Старый Карантин назойливо трезвонили церковные колокола.
В теплом, чистом воздухе пахло степными фиалками.
Партизаны расположились на молоденькой траве, на камнях у обрывов, на холмиках и приводили себя в порядок — подстригались, умывались, штопали порвавшуюся одежду. По весенним тихим долинам и равнинам виднелись полоски вспаханной земли, крестьянские телеги, распряженные лошади и быки.
…Народ опять потянулся к каменоломням.
— А, штоб вы подавились, варвары, сукины сыны! — с плачем кричала какая-то женщина, окруженная партизанами.
Гневной руганью сыпали мужики, пришедшие из разграбленной белыми деревни.
— Та що це воно буде?
— Ой, у мэнэ усю одежу забралы!
— У мэнэ корову заризали…
— Курей усих погубили…
— Инструменты отняли — чим будемо робыть?
— Никому нема покою. От бисови души!..