Путь к свободе

Разобрав папку и передав ее адъютанту, Губатов подошел к карте, висевшей на стене, стал разглядывать отметки, показывающие линию главного фронта, уже навалившегося на Перекоп. Несколько минут стоял он, пристально глядя в одну точку, затем глубоко вздохнул, заложил руки за спину, опустил голову, постоял так мгновение, подошел к шахматному столику.

Генерал сел в кресло, взял фигуру и машинально покрутил ее в пальцах. Вошедший адъютант остановился около столика, но Губатов не обратил на него внимания. Он продвинул черную фигуру и тотчас поставил навстречу белую.

Вдруг он резко откинулся на спинку кресла, покраснел: партия заканчивалась не так, как он хотел. Брезгливая складка залегла у его больших губ.

— Ничья, ваше превосходительство, — сказал тихо адъютант, — теоретически ничья.

Генерал вскинул на офицера свои чуть раскосые строгие глаза и сухо возразил:

— Ничья? Почему?

— Силы одинаково расположились, ваше превосходительство.

Генерал улыбнулся, взял несколько фигур из ящичка и перенес их на доску.

— А теперь?

Поручик заколебался, но овладел собой.

— Теперь этих большинство, — указал он на черные фигуры. Генерал снова откинулся на спинку кресла.

— Значит, победа за большевиками? Они ничьей не признают… Там есть умы и… народ! — Он опять наклонился над доской и стал переставлять фигуры. — Но теряться нам не следует… А если так… Гм… Сюда поставим! — он передвинул две белые ладьи. — Это техника.

— Понимаю, ваше превосходительство.

— Погодите, — перебил поручика Губатов и, двигая вперед фигуры белого короля и королевы, твердо прибавил: — Это трехсотлетний опыт! — Он резко вскинул руку над белыми фигурами. — Всегда побеждали и должны победить. За нами традиция русской армии, и с нами могущество Антанты…

Послышался стук в дверь. Адъютант впустил в комнату взволнованного ротмистра Мултыха.

— Ваше превосходительство, случилось большое несчастье!

— Что такое?

— Партизаны захватили полковника Коняева с женой и увели их в каменоломни!

— Боже мой! — простонал Губатов, хватаясь руками за свою огромную седую голову. — Как у вас хватило духу сказать это? Где же была охрана? Где казаки?

— Надо, ваше превосходительство, полагать…

— Молчать! — закричал Губатов. Лицо покрылось багровыми пятнами. — Вы еще будете полагать! Где была охрана, я спрашиваю вас? — Глаза его гневно заблестели.

Мултых весь передернулся.

— Охрана отсутствовала, ответил он. — Она оставила полковника отдыхать на поле. И, как заявляет подхорунжий, уехала поить лошадей в Еникале.

— Где эти казаки?

— Из двадцати, ваше превосходительство, возвратилось только двое. Подхорунжий, который доложил мне, и его денщик. Остальные, боясь наказания, как полагает подхорунжий, ускакали в каменоломни и перешли на сторону бандитов.

— Это же гнев божий! — с отчаянием простонал Губатов. — Земля содрогнется от этого… Вы знаете, что полковник Коняев — племянник Деникина?

— Знаю, ваше превосходительство, — задыхаясь, ответил Мултых.

— Приказываю вам немедленно произвести аресты крестьян во всех близлежащих вокруг деревнях. Возьмите пока по десять–двадцать человек из каждой деревни и бросьте всех в крепость заложниками! Идите.

— Слушаюсь.

Вскоре после ухода Мултыха вошел начальник контрразведки капитан Цыценко. Он также получил приказ немедленно арестовать сто человек рабочих, взять их с заводов заложниками в крепость.

В полдень к Губатову был доставлен председатель городской думы меньшевик Могилев.

— Вы, господин Могилев, — ласково встретил его Губатов, пожимая ему руку и усадив у письменного стола, — вы, очевидно, уже знаете, какое случилось у нас несчастье? Красные злодеи захватили ценнейшего для нас человека — полковника Коняева, его супругу и адъютанта. Коняев является племянником нашего верховного главнокомандующего!

— Да, я уже знаю об этом. Ужас! Убийцы! — сорвалось у Могилева. — Ах, какое несчастье!

— Я… я прошу вас помочь, — сказал Губатов, покашливая и слегка запинаясь. Нависший над воротником мундира затылок его покраснел. — Вы, человек, стоящий близко к массам, можете сыграть для нас немалую роль в спасении жизни полковника.

— Каким же образом я могу помочь? — голос Могилева дрогнул.

— Видите ли, здесь должна быть пущена в ход политика.

— То есть?

— Вам надо будет сделать так, — быстро и твердо сказал генерал, — чтобы рабочие, а также крестьяне сами потребовали от этих подземных злодеев освободить полковника и тех людей, кто с ним.

Лицо Могилева покраснело.

— Рабочие не послушают нас, — возразил он. — Они теперь никого не слушают… Вы так ставите передо мной вопрос… — Могилев широко развел руками.

— Вы как будто не согласны оказать нам помощь в освобождении полковника? — повышая голос, сказал генерал и строго взглянул на Могилева жесткими монгольскими глазами.

— Я не понимаю… Вы хотите…