Партизаны, узнав, что у полковника Коняева, племянника Деникина, и его адъютанта Иванова обнаружены планы каменоломен, подняли шум и, окружая пленных, выкрикивали:
— Смерть контрреволюции!
— Бей их, золотопогонников!
— Сдирай погоны!
— Никакой пощады врагам!
Горбылевский поднял руку и обратился к партизанам:
— Товарищи, успокойтесь. Разойдитесь… Военно-революционный штаб разберет и осудит по закону революционной совести! Успокойтесь, товарищи. Будьте организованнее! Расходитесь…
Партизаны притихли и неохотно стали отходить от машины.
— Выходите! Вылезайте из машины! — торопил Савельев пленников. — Народ у нас сердитый. Сдавайте все, что у вас есть, все сдавайте вот этому товарищу! — указал он на Пастернаева, который вежливо помогал женщинам выйти из автомобиля.
Полковник облизывал посиневшие от страха губы и пытался что-то сказать:
— Господа, госп…
— Здесь господ нет. Здесь товарищи, — пояснил ему Савельев.
— Да, но… господа товарищи, — отозвался молодой адъютант-поручик, — у нас уже ничего нет. — И, снимая золотые часы, добавил: — Вот вам, да еще, позвольте… портсигар.
— Оставьте все это при себе, — сказал ему Пастернаев, отмахиваясь огромной волосатой рукой, — мы не интересуемся такими вещами — это не военные предметы.
Адъютант удивился.
— Сдавайте военные документы и оружие!
— Все бумаги и документы в папке, — сказал поручик, указывая на папку, находящуюся в руках Савельева.
Молодые женщины, элегантно одетые, дрожащими руками подали Пастерпаеву серебряные сумочки на просмотр. Обыскивать женщин пригласили молодую крестьянку. У офицеров были отобраны военные документы, план каменоломен, планы всего Керченского полуострова и удостоверения личности. В одном удостоверении значилось: «полковник генерального штаба Коняев», в другом: «поручик Иванов, личный адъютант полковника Коняева». Ценные личные вещи и деньги оставлены были при арестованных.
Дежурному по гарнизону, члену штаба Ставридину, Савельев дал распоряжение взять пленных под стражу и сопровождать их внутрь каменоломен.
— Прошу, господа, следовать за мной, — сказал Ставридин, мотнув головой в сторону квадратной дыры, черневшей в самой низине белого обрыва.
Полковник, теперь уже весь позеленевший, вцепился в руку жены и шагал за Ставридиным, с ужасом поглядывая на заход. Когда подошли к заходу, Ставридин предупредил:
— Теперь мы вам завяжем глаза.
— Что? Зачем?
— Не надо!
— Не расстреливайте!
— Господа! Гос… товарищи!
Жена Коняева молила тоненьким, полным ужаса голосом и крестилась:
— Пощадите!.. Пощадите!..
— Не кричите! У нас нервы крепкие, — спокойно, но властно сказал Ставридин и подошел к полковнику. — Как вам не стыдно, полковник!
Полковник отвернулся.
— Завяжите всем глаза, — приказал Ставридин. — Мы их поведем в каменоломни на экскурсию…
Пленников привели внутрь каменоломен, сняли повязки и проводили в отдельное, отведенное для них место. Принесли им шубы, одеяла, подушки. Шофера-солдата поместили отдельно. Вслед за этим машина, до отказа перегруженная партизанами, тихим ходом спустилась вниз по широкой, ровной галерее подземелья…
Утром, расставшись с полковником Коняевым, который собирался ехать с женой за город, Губатов отправился в крепость осмотреть военные части, готовящиеся к наступлению на каменоломни.
Потратив час на осмотр выстроившегося сборного пехотного полка, он вернулся к себе, в дом Месаксуди.
Генерал спокойно выпил кофе и стал разбирать положенную на стол папку с бумагами. Первой лежала копия телеграммы.
«Екатеринодар. Начвосоглав. Генералу Письменному. Копия: генкварглав. Копия: Семь Колодезей — наштармкрая.
Для ликвидации каменоломен в окрестностях Керчи, где скрывается до восьмисот бандитов, постоянно угрожающих железным дорогам и пристаням, необходимо срочно подать в распоряжение коменданта крепости сто пудов динамита, капсюлей и бикфордова шнура на двести взрывов. Просим об этом № 356 генкварглава. Обстановка осложняется. Необходимо принять решительные меры по ликвидации каменоломен. Убедительнейше прошу содействовать в скорейшей высылке — 9 апреля.
— Хорошо, динамит будет нужен, — проговорил Губатов вслух, поглядев на своего адъютанта, чопорного чернявого поручика, и мрачно добавил: — Двести взрывов.
— Ужасно, ваше превосходительство… И в городе могут разрушиться дома.
— Да, да! — произнес Губатов и, отложив в сторону телеграмму, стал молча перелистывать другие бумаги.