Путь к свободе

— То же самое насчет концентрации, — заключил Бардин. — В этих условиях нельзя держать отряды в одних каменоломнях.

— Неверно! Это подрывает наше общее движение! — волновался Савельев. А Дидова надо обуздать!..

Дидов решительно шагнул к Савельеву, посмотрел на него в упор.

— Ну вот что, начальник: я здесь отсиживаться не желаю и не желаю плясать под твою дудку. Ясно? Всего доброго вам! Я ухожу в Карантин.

— Вот он весь тут! — выкрикнул Савельев. — Кто против Военно-революционного штаба, тот против революции!

Дидов остановился, обвел всех вопрошающим взглядом.

— Я не против штаба, но так, как именно он хочет, я делать не буду! Для меня его стратегия неподходящая. Я не боюсь, что он меня бандитом величает. Я знаю одно — бить кадюков. А бить я их буду. Бить из Старого Карантина лучше и легче, они туда сами идут. Там большак проходит. Я еще раз заявляю: никому не позволю мешать мне бить врагов революции. — Он бросил суровый взгляд на своих партизан, взмахнул рукой и скомандовал: — Пошли!

После ухода Дидова Савельев предложил объявить его вне закона. Рабочий-коммунист Мышкин вышел на середину тупика и, остановившись против Савельева, бросил ему в лицо тяжелые, как свинец, слова:

— Рубишь сплеча! Хотелось бы, чтобы председатель штаба по-большевистски подходил ко всем делам отряда — продуманно, умно и выдержанно! А ты со своими выходками напоминаешь Дидова. Да, два сапога — пара!

— Откуда ты, такой, взялся? — с усмешкой огрызнулся Савельев. — Откуда вы набрались, такие умные?

— А ты разве хотел бы, чтобы мы были дураками?

— Я — председатель Военно-революционного штаба, избранный съездом, а вы подрываете мой авторитет!

— Да, знаю, ты — председатель штаба, — согласился Мышкин, — и никто не лишает тебя твоего авторитета. Но мы — большевики, и штаб — это, по существу, наш партийный комитет. Ты это заруби себе на носу! Никому не позволим диктовать себе! Мы обязаны коллективом выправлять мозги отдельным товарищам и независимо от того, рядовой ли это партизан, командир или член штаба. В данное время указываем тебе: не разбрасываться силами. Дидов привлекает к себе большую часть крестьян, надо прекратить ссорить его со штабом, с высшим командованием. Хватит! Дидова легко оттолкнуть… За ним много людей… Тебе надо сделать вывод из всего этого!

Мышкин вынул из кармана большую почерневшую трубку, закурил и медленно, вразвалку, вернулся на свое место.

Савельев исподлобья, испытующе оглядывал партизан, но ни в ком не нашел поддержки. Партизаны стояли молча, и Савельев вдруг почувствовал себя подсудимым, которому вот сейчас, здесь, объявят беспощадный приговор…

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Фельдшера установили, что ранение Коврова не тяжелое, пуля не раздробила кости, она прошла по мякоти бедра, где зияла теперь большая рваная рана.

После нескольких часов сна Коврову стало легче. Горбылевский сообщил ему о случившемся.

Ковров набрался сил и вначале спокойно слушал Горбылевского, но не успел тот закончить, как он взмахнул ослабевшими руками, на которых виднелась кровь, въевшаяся в кожу, и, схватившись за голову, выкрикнул с возмущением и горечью:

— Не понимаю, что Савельев делает! Не сегодня-завтра начнется жестокая война, а тут на тебе, ссора! Нет, вы сделайте там все, но Дидова не отпускайте. А ты, Давид, будешь замещать меня. Действуй! Неудачный у нас председатель. Бери все в свои руки…

Вдруг со скрипом распахнулась дверь избы, и на пороге появились Дидов и Пастернаев.

— Ну вот, комиссар, я бандитом стал, а отряд мой — шайкой! Чего же мне тут с вами делать? Суди как хочешь обо мне, а я как стемнеет, так и выметаюсь отсюда. Я пришел попрощаться с тобой… Спасибо тебе за все…

— Постой! Постой! — строго сказал Ковров. Его выразительное, бледное лицо исказилось от сильной боли. — Я все знаю, мне вот Горбылевский рассказал. Конечно, Савельев неправ. Мы вот все, — показал он на Горбылевского и Пастернаева, — считаем тебя замечательным командиром. Я тебе уже об этом говорил, также говорил и о недостатках твоих, да и у кого из нас их нет… Ты успокойся! Мы не дадим тебя в обиду.

— Нет, я все равно уйду. Какой-то штрычек еще будет колоть меня… Не потерплю!

— Фу-ты, он опять за свое! — вздохнул Пастернаев.

— А то как же! Мои люди гибнут, а я буду молчать? Люди в пути нахлестались ручьевой воды, а тут — бух! — ржавой селедкой угощают. Это ж холера, черт возьми!.. Нет, Сергей, я ухожу!

— Да подожди же ты горлом брать! — вдруг раздраженно прервал его Ковров. — Заладил свое! — И па скулах его появились яркие пятна, посиневшие губы задрожали.

Горбылевский озабоченно взглянул на Коврова, затем на Дидова и умоляюще сказал:

— Товарищи, оставим комиссара в покое, ему трудно, сколько крови потерял… Пойдемте договоримся сами…

— Нет, нет, — возразил Ковров.

— Тебе же нельзя волноваться.

Ковров отмахнулся, резко повернул голову, но лицо его вдруг искривилось; он сжал зубы, видимо сдерживаясь, чтобы не застонать.

— Степан, ты военный человек, и ты поймешь. Выслушай меня.

— Хорошо, — произнес Дидов и как-то вдруг размяк.