Путь к свободе

Захватив с собой каганцы, мы двинулись к заходам, где произошли взрывы, чтобы посмотреть, сильно ли поддаются разрушению каменоломни. Результаты взрывов были ужасны. Все заходы, над которыми произошли взрывы, были неузнаваемы. Обвалившиеся глыбы почти засыпали их. Через прорванную взрывом воронку в потолке еле-еле проникал свет. А над головами опять стучали и рыли, подкатывали бочонки с динамитом.

Сырость проникала до костей и ржавила ружья.

— Я вам говорил, что здесь плохие каменоломни, — глухо сказал старик каменорез. — Вот главный отряд сейчас находится в чистых грунтах, в больших каменоломнях, там взрывы не возьмут. Глыбы там есть в пятнадцать–двадцать саженей толщиной, туннели — длиною по триста саженей и больше. Белые грунты никогда ничем не взорвешь. А какие там туннели! Они проходят под кладбищем и деревней Старый Карантин и спускаются под самое море. Вот туда бы пробраться!

Вскоре взрывы начали бухать поодиночке то там, то здесь. Они не давали опомниться часовым. За каждым взрывом вздрагивала земля. В проходах стали откалываться глыбы камня. Становилось жутко. Каменоломня рушилась. Среди партизан росло беспокойство. Женщины молчали. Только грудной ребенок Дидова пронзительно кричал: «Вввва-а… уа-ввв-ва…» — как горлянка. Мать все время качала его на руках, напевая колыбельную песню.

Ночью, когда затихли взрывы, группа партизан человек в пятнадцать отправилась по туннелю и галереям в тупик, где находилась наша кавалерия. Лошади так близко стояли друг к другу, что между ними нельзя было пролезть. Они тяжело втягивали в себя воздух.

В следующий полдень все партизаны собрались в тупике, обсуждали план вылазки, намеченной на этот вечер. Приняли решение вылезть из галереи, где находились лошади.

Было около четырех часов дня, когда вдруг послышался нарастающий гул и грохот.

— Держись, взрыв!

И вот со страшной силой нас разбросало в разные стороны. У жены Дидова вырвало из рук ребенка и отбросило его в сторону, закидав щебнем. Мать закричала и бросилась к ребенку, беременные женщины стонали и охали.

Через минуту все стихло.

Мы вскочили и бросились к выходам, движимые чувством тревоги за товарищей, стоявших часовыми. Подбежав к одному из выходов, мы наткнулись на валявшихся часовых. Вся одежда их была изорвана в клочья. У одного из них изо рта текла кровь. Рядом лежала огромная глыба. Мы подняли раненого и отнесли вглубь каменоломни, в тупик, подальше от входа в галереи.

По дороге к другому выходу, на первом же завороте, из темноты послышался крик:

— Кто идет?

Мы зашли за камень и потушили свет. Один из наших прокричал:

— Пропуск!

Оттуда ответ:

— Пуля.

Оказалось, свои, часовые. Они зажгли свет, и мы сошлись.

— Ну, как здесь? Все благополучно? — с тревогой спрашивали мы их.

— Прохода нет! Хорошо, что мы отошли поглубже, а то бы нас отрезало.

— Значит, нельзя пройти?

— Никак… Все завалено… Там лошади… зерно… Что, братцы, делать?

Все тревожно переглянулись.

Осада продолжалась. Настроение у всех было подавленное. Каждый из нас чувствовал, что он заживо похоронен в этой большой подземной, сырой, пахнущей цвелью могиле. Израненные, обросшие, все в копоти, похожие на движущихся мертвецов, молча бродили партизаны между обвалившимися камнями.

А в выход глядело голубое небо, зеленела молодая трава, клонились от дуновения ветра полевые цветы.

Многие, несмотря на стрельбу и взрывы бомб, подкрадывались к выходу, дышали свежим воздухом и любовались солнечным светом.

Между тем белые неистовствовали, они все ближе подходили к нам. Взрыв за взрывом рушили галерею, и недалеко уже было до тупика, где мы находились.

Жена Дидова из-за продолжительной осады настолько изголодалась, что лишилась молока, и ее ребенок пронзительно кричал, выдавая наше местопребывание.

Уже десять суток находились мы в сырости подземелья, голодные, без воды.

На десятые сутки к вечеру взрывы наконец прекратились. Неприятель отступил к курганам, на возвышенность, в десяти саженях от заходов, и стал вести бешеную стрельбу по направлению каменоломен, где были наши главные силы.

Как мы узнали впоследствии, наши товарищи в эти последние дни усиленно пытались совершить вылазку и освободить нас. Штаб и партизаны знали, что мы оторваны, они видели из секретных ходов, как усиленно белые взрывали нашу каменоломню, знали, что с нами делается, но их неоднократные попытки сделать вылазку ни к чему не приводили. Белогвардейцы плотным кольцом окружили выход и установили около него пулеметы. Не надеясь открыто прорваться к нам, главные силы партизан стали выпиливать дыру, чтобы соединиться с нашими галереями. На десятые сутки, в ночь, партизаны своей стрельбой, казалось, сигнализировали нам, что лезут напором на белогвардейцев. Так они отвлекали внимание белогвардейцев.

Все внимание врагов было направлено на каменоломни, где находились наши главные силы.

Выследив, что у нас над заходами никого нет, мы решили в двенадцать часов ночи сделать вылазку. Все равно погибать, решили все, ни на минуту здесь оставаться уже было нельзя.