После опустошительной бомбардировки казалось, что вся бархатисто-зеленая земная кора выворочена, изорвана в клочья и разбросана… Повсюду зияли глубокие воронки разрывов, ободранные глинистые склоны бросались в глаза, как уродливые плеши, и вокруг лежали убитые люди и лошади. Высокие хлеба, так недавно еще волновавшиеся радостно под ласками солнца и ветра, теперь были смяты, растоптаны, засыпаны землей.
Это было очень печальное зрелище.
Деревня Аджимушкай, попавшая в полосу бешеного артиллерийского огня и раньше тоже подвергавшаяся бомбардировкам, теперь была окончательно разрушена. Казалось, что здесь прошли волны небывалого землетрясения. Большинство хатенок превратилось в груды мусора, а уцелевшие белые стены змеились черными трещинами. Развесистые деревья белой акации, вырванные и скрученные взрывами, лежали перекинутые через улицы. Лозы винограда были затоптаны в грязь.
Отозванный с фронта полк из корпуса генерала Барбовича, превосходно снаряженный английским обмундированием и оружием, подошел к каменоломням как раз в тот час, когда последние цепочки партизан опустились в подземелье. Полк взял каменоломни в новое, еще одно, плотное кольцо.
По приказу командующего войсками было категорически запрещено допускать к заходам мобилизованных солдат. Все караулы должны были составляться из офицеров и отборных казаков. Спешно создали специальную ученую комиссию из русских, английских и французских инженеров. В нее вошли военные специалисты штаба командования. Комиссия ломала голову над тем, как, наконец, уничтожить партизан.
Были предложения залить галереи водой, задуть туда газы, напустить серной кислоты, образующей при соединении с известняком удушливый газ — хлор. Предлагали перейти с внешних взрывов каменоломен на внутренние, путем закладки динамита в ближайших от захода туннелях. Такие взрывы, по предположениям специалистов, должны были быстро разрушить внутренние ходы и завалить партизан.
С первого дня новой осады взрывы производились почти непрерывно. С Акмоная не переставая гудела канонада. В городе было очень неспокойно. Многие из городской буржуазии перебрались в крепость. Транспорты, нагруженные сверх меры беженцами и вещами, уходили из бухты.
Колдоба произвел несколько мелких ночных вылазок, но безрезультатно. Отборные свежие части генерала Барбовича быстро загоняли партизан обратно. Однако это не расхолаживало попыток Колдобы и Коврова. Они были заняты одной мыслью: наносить удары по врагу, причинять ему всяческий ущерб и этим хоть сколько-нибудь облегчить победу Красной Армии.
С каждым днем редели ряды партизан. Умирали больные и раненые. Не было воды, пищи. Голод, жажда, холод, сырость и раны доводили некоторых бойцов до потери рассудка. Из-за тяжелого зловония к лазарету трудно было подойти на близкое расстояние. Кончались патроны…
Близился конец.
В едва освещенном холодном сумраке туннеля, в облаках чада факелов шумела большая группа партизан. Только что вынесли шестерых, скончавшихся от истощения и ран. Среди людей, видевших, как гибнут лучшие бойцы, нарастала тревога, вспыхивали споры. Многие упорно говорили о неотвратимой гибели, другие еще утешали себя надеждами на скорую победу Красной Армии.
На квадратной каменной плите лежал Колдоба, прикрывшись черной буркой. Из-под надвинутой папахи блестели его глаза. Он смотрел вниз, на партизан, и внимательно вслушивался в их разговор.
Партизанский разговор был все тот же: жажда свободы, проклятия врагам, жалобы и уныние, вера и надежда…
Колдоба улыбнулся, когда услышал Петьку Шумного, разговаривавшего с бородатыми партизанами. Бледное, исхудалое лицо Петьки с припухшими веками казалось совсем детским.
— Нет, не может быть, чтобы это случилось! — говорил Шумный, широко раскрыв голубые глаза, и сразу оборвал свою речь, будто ждал, что сейчас на него обрушатся все и закричат в один голос: «Что ты там понимаешь, молокосос!»
Но никто не возразил Шумному, только один старый рыбак недоверчиво покачал головой.
Тогда Шумный горячо вскричал:
— Этого не может быть! Они идут, идут! Красная Армия не уйдет из Крыма.
Партизаны молчали.
Колдоба провел ладонью по бороде и задумался. На мгновение мелькнула у него мысль о безнадежности положения всего отряда. Ведь и в самом деле Красная Армия может отступить, тогда конец. Но Колдоба отгонял эту черную мысль и вновь с улыбкой смотрел на Петьку. «Такие умеют верить», — подумал он и вспомнил, что комсомолец Шумный пришел один из первых, когда еще и отряда-то не было. Он пришел в «скалу», преследуемый белыми за участие в Красной гвардии в восемнадцатом году. Колдоба сразу отметил его как аккуратного и ловкого разведчика и часто беседовал с ним, рассказывая ему о боях на германском фронте, о революции, о задачах партизан.