Путь к свободе

«Что там, наверху, за этой толщей земли? — думал Колдоба. — Что торится за чертой, отделяющей живых от мертвых?»

И он ясно представлял себе Акмонайский перешеек, две сражающиеся армии, разрывы гигантских снарядов, лопающихся огненными султанами на стыке узкого перешейка.

Колдобе минутами казалось, что он во главе партизан уже занял город, разгромил все белые части и двинул свои отряды в тыл противника, на перешеек. И вот ударил атакой по укреплениям врага, смял его и соединился с Красной Армией…

Мечтанья Колдобы прервал отчаянный крик:

— Бей! Идут!.. Ура!

С Колдобы спало оцепенение, он вскочил, глядя на высокого матроса, окутанного пулеметными лентами. Матрос шатаясь стоял среди спящих партизан.

— Ро-о-о-та, пли!.. Ура! — кричал матрос, делая странные движения руками, словно потрясая винтовкой. Вдруг он согнулся и стал громко шептать, оскаливая крупные белые зубы: — Вот они… идут… идут…

Крик потерявшего рассудок раненого Антонова сразу пробудил и привел в движение спящих людей. К моряку подбежали партизаны, схватили его за руки и повели в отдельный тупик, где под охраной содержались безумные. Антонов, выгибаясь, хихикал.

Партизаны дрожали спросонья, стуча зубами, и озирались.

Некоторые бросали взгляды на Колдобу и Коврова, гневно роптали, словно эти люди были виновниками всех несчастий.

— Поодиночке все рехнемся. Лучше белый флаг выкинуть. В тюрьме не страшно. Отсидим, — громко заговорил старый крестьянин-партизан.

— Чего мучить, пускай всяк… сам спасается. Аль хочется им, чтобы все с ума сошли? — отозвался другой.

Толпа обступила ропщущих. Начался спор. Колдоба, прислушиваясь к выкрикам, хмурился: слова укора и недовольства он впервые слышал в отряде… Впрочем, ведь это тяжкое несчастье заставляет измученных людей бросать страшные слова.

— Они здесь ни при чем, доказывал широкоплечий рабочий-партизан. — Да и куда нам без них!

— Брось! — отмахивался седой. — Они всезнающие, а на деле незнающие. Я и без них дорогу до своего дома найду. Хватит!..

Седой говорил возбужденно, сверкая воспаленными глазами.

Колдоба сорвал со стены факел и быстро пошел к толпе споривших. Проталкиваясь, он строго закричал:

— Это что там?.. Вон женщины и дети терпят, а вы, как лягушки, квакаете. Не сметь расстраивать ряды! Расходись! Ишь, вздумали пощады у врагов просить!

И, круто повернувшись, он отошел в сторону и добавил:

— Не забывайте, что всех, кто в Петровских каменоломнях сдался, в известковых ямах сожгли…

И ушел.

4

Случилось неожиданное и необычайное.

Под охраной кораблей англичан был высажен в городе Судаке, в тылу Красной Армии, десант генерала Слащева, ударивший в спину бойцам наступавшей дивизии. Красная Армия вынуждена была отступить от перешейка и потом отойти на север, Отдавая белым город за городом, село за селом, станцию за станцией. На всех фронтах теперь напирала контрреволюция: интервенты, белые армии, петлюровцы, поляки…

Едва лишь начала Красная Армия отступление, как из-за Яныш-Такильского мыса, с открытого Черного моря, вернулись в Керченский порт белые эвакуационные транспорты. Они высадили обратно в порту всех, кто две недели назад готовился бежать в Турцию. По десяткам сходней вновь сошли на берег и влились в города торговцы, попы, офицеры, муллы, спекулянты, жандармы, помещики…

Главнокомандующий генерал Деникин отдал особый приказ, в котором предложил всем контрразведкам усилить деятельность по выявлению подпольных большевиков и всех сочувствующих им среди населения. Во вновь отобранных у Красной Армии местностях и в тылу начался жестокий разгул реакции. Пуля и штык карали даже за ропот, за случайно оброненное слово. За малейшее недовольство деревню окружали карательные отряды, расстреливая мужчин, сжигая хлеба, оставляя в селах изнасилованных женщин да голодных детей.

Партизаны, загнанные в подземелье, третью неделю продолжали выдерживать непрерывную осаду и не знали, что творится наверху. Каждый час лишений и ожиданий казался им днем, а день — целым годом…

Бойцы, припадая ухом к земле, слушали затаив дыхание, и иногда им чудился отдаленный орудийный гул. Но это были обманчивые звуки — это гудело в ушах.

В жаркое утро начала июня к позициям белых у каменоломен подкатил длинный черный автомобиль. Часовые указали шоферу, где находится штаб отряда, и автомобиль, оставив облако дыма, рванулся к белой парусиновой палатке на кургане. Из машины вылезли генерал Губатов, его адъютант и два сухопарых английских офицера в белоснежной морской форме. Навстречу Губатову из палатки вылетел высокий тонконогий офицер в коричневом френче и широких раздувающихся галифе. Он браво откозырял генералу и, вытаращив от усердия глаза, доложил, с упоением отчеканивая слова:

— Ваше превосходительство, на вверенном мне участке все спокойно. Через час восемью заложенными внутрь галерей бурками будет произведен взрыв. По предположениям специалистов, он должен уничтожить много бандитов.

— С богом! — сказал Губатов и, сняв фуражку с красным околышем, наклонил блестящую от пота лысину и перекрестился.